Esiach.
Хынек! Его пальцы-леденцы, бронзовый конус на мизинце. Свидетельство о смерти Элизабет Шорт читали перед аутодафе, вместо приговора. Повреждение атлантозатылочной мембраны… перерезан jejunum… асфиксия… три черных пятна на лодыжке, точно ядерная пирамида… вот, что вы наделали, мистер уилсон. Пародия на адский огонь, на сковородки с кипящим маслом, чугунные котлы, стальные крючья, сдирающие кожу с локтей, дагомейские иглы, протыкающие эфирное тело. Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов. Сегодня я пламя — пожираемое и пожирающее.
Четвертое ноября, отец сломал печать простую. Грядет свидание в Брэ, влюбленные звери тянут колесницу, скарабей ползет, зажатый колоннами, сюда, сюда, молодые хуи. Проснулся под перескок ворон в замерзшем саду, чавканье воды в остывающей грелке. Вырос в гинекее, жил на южно-мичиганском проспекте, хранил под подушкой книгу Мольбы, 48 серебряных страниц. Портрет доктора, пляшущий Quimbanda, сангина (деталь), следы жирных пальцев в левом нижнем углу. Концентрические кружки на первом суставе, знак наследства: тучные пастбища в приходе Нотр-дам-де-Нант, доходный дом в Оверни, где крестьяне отловили и выебли дикого мальчика. Еще кружок — замечен на холме меркурия: писательский труд, любовь к буквам, уплотнение на пояснице, осталось жить тридцать семь с половиной лет, гибель в меблированных комнатах от удушья, череп швырнули в термитник, потом извлекли и смастерили ритуальную чашу: вот он, злодей, расчленивший Элизабет Шорт, дерните его за мокрые пейсы.
71
Пальцы Хынека, отрубленные в Сан-Хосе. 'Это был чистый секс, секс в таблетках'. Познакомились на далеком полустанке, по пути в Брэ, Хынек с туеском и котомкой, легкомысленный, как фельдфебель, с крепким крестьянским хуем, озорными ушами, мраморным мясом, серебряной стрелкой в левой брови. Гарпократ, палец прижат к губам: силянс, дети убиты. Доктор выходит, негодуя, ручка двери изгибается змеей из гуаньчжоу, маленькое сердце брошено в кипящую глину.
— Джек Андерсон Уилсон, убийца.
— Рад познакомиться. Так это вы загнали квадратный клин в круглую дырку?
Отошли, поцеловались. There is a theory that claims that high and low magick can't be joined, but this theory is rubbish I think, one can perceive the angels and the demons (Зеботтендорф, Хаусхофер) as entities in a macrocosm surrounding us like Moses and the Burning Bush (я не могу стараться, голову наполнили священной водой, дребезжит купель), the Seven Ensigns on the Altar, Ensigns of Semen, Jean Donete's semen to be correct. Новый Ирод пирует в 'Отеле де ля Сюз'. 24 июня 1438, праздник святого Иоанна. Два дня спустя в операционной — Жан Юбер. Окно благоприятных лат. На руинах шато Machecoul мы встречаемся с Хынеком, в кармане халата деньги — три тысячи, инфляция. Ибо сказано: 'Будь трудолюбив и терпелив, как Гномы'. Сюда, сюда, за алтарь, расстегни штаны, спой сироте 'my monkey'.
— А где лежали скелеты?
Детский плач за окном. Они будут жить в новом веке, прятать червей в китайских сырниках, глумиться над колдовством Прелати. Помнишь тот единственный сон, когда Айвасс ожидает за бронзовой дверью, но ручку не повернуть: сломано колесико, застрял камень, хулиганы залепили скважину пластилином? Дело было в парижской опере, в укромном закулисье, где брызжут невидимые ручьи. И вот приговор: Бернар ле Камю, красивый разумный юноша 15 лет покидает дом своего дяди в Нанте (прибыл из Брэ учиться французской речи, найти место пажа), и исчезает навсегда — без обуви, носильных вещей, без циркуля и мастерка. Его босые ноги, Хынек, три радиоактивных пятна на левой лодыжке. Это важный знак, барбос пометил нас в аду. Теперь смети осколки. 'To travel within ourselves, penetrating our depths and finding lost human resources', кончил на склизкие кишки в раздавленный, как бутон, живот. Работник остался в операционной записывать голоса на серебряных страницах дыхательной иглою. То, что мы изобрели в болотах. Camus, пятибуквенные имена матросов, теперь он служит элементарному королю в отряде защитников Пропасти. Подкупить мертвого Бернара, посулить ему золотые горы. 'Пропусти нас, сынок, будем снимать этиры один за другим'. Девятнадцатый ключ повторять запрещено: 'нам-угрожает-опасность'. Вышел в майке «trouble», гордая дагомейская спина, бровь пробита серебряной стрелкой. 'Предпочитал своих друзей, танцоров из французских клубов, тратил на них приданое'.
Сын простого машиниста, надо же.
Умелые губы, траурный сок.
72
Помнишь, как было в городе мертвых под Палермо? Вот элементы: заглавная G, глобус на колонне, открывшийся в туче глаз, маленькая стремянка, якорь, пагода и рой звезд над нею, дымящийся кувшин, шпага, долгий трехэтажный дом, укрытая циркулем звезда, сабля на бархатной тряпице, песочные часы с крылами, три свечи на шахматной доске, мастерок и колотушка.
День Доктора, собрались в уютном саду, ломаем сухие ветки. Apo pantos kakodaimonos. Видели крошку Пана в аллее, against the light, звенел привязанным к ноге колокольцем. Для инспирации — желтая пилюля, помазать волосы, три дня не мыть. 'Seven Ensigns', — шепчет Маркопулос. 'Seal of Truth', — посылает сигнал Гриф, всего три секунды, хуй запеленгуешь. Еще два слова вытекли из неведомых проводов: «евреи» и «сестра». Указательный палец переплетается с безымянным, точно пасхальные ветки. Месяц — ноябрь, ничего живого. Потрогал горло линейкой. Хынек, ты хотел разглядеть голден-гейт. Да, кьют, ничего не скажешь. Были почти счастливы среди красных деревьев на приморском холме, в ебливых песках.
Зашли в приют, беглые мальчишки лежат на нарах, тянутся к долине смерти, выбирай любого. Подпись на приговоре: De Touscheronde, Coppegorge. Триста пятьдесят лье от Вевельсберга, вплавь через пролив до киблы. Мускулистое плечо среди мелких волн, упрямая рука. Или на пиратском корабле, где матросы корчатся от молний элементарного короля, лижут хрустящую чешую, пускают ядовитые слюни. Отряды защитников Пропасти, образцовые батальоны: вывихнуты ключицы, продавлены ногти, разворочены бедра. 'We were robbed by several masked gunmen', — шепнул в hypogeum, и эхо откликнулось блядским фальцетом, расколов доспехи, умертвив коня, задув факелы охраны.
— Отец сломал печать простую.
— И дьявол изувечил мир. Проходите. Девушку уже привели.
Да, она привязана к креслу-качалке, губы в дерьме, синее бархатное платье испятнано белым, чулки разорваны, в ладонях занозы, на запястьях царапины, словно волокли по пищащему вереску. Эти путы, уилсон ободрал похотливую штору — белые шнуры с кокетливыми кистями. Карта Valour, стой на своем, грызи исполинские орехи, расскажи, как погибла Andrea Doria, как подстрелить мертвого матроса, перешагнуть Пропасть, вступить в Wandervogel, стереть карту смiрть, заглянуть в красный словарь. 22:11, никаких просветов.
Вот мы подтягиваем к Пропасти жестяную лодку, полную рвоты. В седло, наездник! Готовь тетиву, готовь щуп и наперсток, готовь отрубленные пальцы. Помнишь Джеффа Страттона?
— Да, у него был нарыв, пистолет, форма, кровь текла из жопы. Его растерзали агенты А-е.
Встретились на далеком меридиане, в тамбуре электрички, жили на подьяческой улице среди весеннего хлама, менялись одеждой, бледно-синие джинсы с рваным левым коленом. Катались на самокате, пили пиво, воровали траву. Москва с ручейками и трамплинами. Потом одного выхватила невидимая рука, палец, тронувший белую кнопку. Встретились пять лет спустя во французском клубе, узнали друг друга на ощупь. Пришивали собачьи головы к телам казненных, видели, как тонет Andrea Doria, лакали сонное зелье, нюхали между ног, смеялись.
Сестра говорит: мечтаю, чтобы гробница была открыта. Намеченное осуществилось через 45 лет, 9-го ноября. 'Смерть в водосточных трубах'.
