переговоры.
– Воевода! Давно хотел тебя спросить. Ты ведь воин до мозга костей, ты несущий смерть. Ты – такой же, как мы. Почему ты не с нами, почему ты против нас? Иди к нам, ты поднимешься высоко…
Можно было и не отвечать. Мошенничает Февда. Но и задело его что-то, не стал бы просто так болтать в ста метрах от Лезвия.
– Мы разное, Колокольчик.
– Мы оба не отсюда, воевода. И мы оба тьма. Мы оба инструменты для разрушения, воевода. Скольких ты убил, тебе кошмары по ночам не снятся?
Боже, балаган какой.
– Колокольчик, мы разное. Мы все – то, кому мы служим.
– Коряво изъясняешься, воевода. Впрочем, как все вы, крестовики. Не уважаете филологию. Не кому, а чему.
– Может и коряво. Но только все равно – кому. Еще раз для самых непонятливых: мы – то, кому мы служим. Не свет и не тьма. Не разрушение и не созидание. Мы плоть войны, и больше ничего.
– Я вижу, ты уперся…
В этот миг на краю поляны три сосенки, выпростав корни из земли, одна за другой взмыли в небо деревянными ракетами… Только бы Павел не начал стрелять. Перебьет бесей, и придется до конца перемогаться с Пятидесятым. Стыдно ему станет: потерял лицо, сопливый мальчишка выбил его бойцов, а он – ничего. Тоже захочет выбить кого-нибудь, а от дружины и так остались крохи… Еще двоих терять – лишнее. Прямо скажем.
Но Мечников сидел тихо. Зажал нервы в кулак.
– Все, Колокольчик. – крикнул Бойков. – Обойдемся без лирики. Если чего не понял, к политмагам вашим обратись. Разъяснят наглядно. Теперь уходи.
Троекратный грохот и треск. Сосенки приземлились где-то в отдалении.
– Ладно, воевода. Уговорил. Мортян, эй вы там, ко мне! Живо.
Беси собрались вокруг старшего офицера. Тот сложил перед собой руки в каком-то странном, молитвенном жесте, расставил ноги пошире и выгнулся назад, вставая на голову. Закружился по земле юлой, как заправский рэпер.
– Innaha ta-tae issae da issae me! Da issae me!
Миг, и лес сделался чист. Команда Зеленого Колокольчика исчезла во главе с неугомонным магом. Бойков позвал своих людей.
– Та-ак. Все, кончено дело. Минус три. Теперь в Москву. Слава Богу, без драки обошлось.
– Что там было с соснами? – поинтересовался Мечников.
– Ничего. Просто мы с ним боролись. От начала и до конца. Он грозил, потом разговоры разговаривал, а все пытался согнуть меня. Из равновесия вывести и согнуть. Да куда там…
– Не понимаю.
– Напряжение было между Колокольчиком и мной. Большое напряжение. Так что наша реальность не выдержала и устроила фейерверк из свежей древесины. Ясно?
– Да. Быстро же они ушли.
– Уйти из Срединного мира, как они его зовут, легко. Зато прийти до крайности сложно. До Конкордата вход был не сложнее выхода.
– Господи, да это… они же… толпами!
– Вот именно, что Господи.
С красной строки
Семь утра. Бойков вернулся от священника. Павел не тревожил его, но в приоткрытую дверь видел, как воевода сидит час и другой с застывшим лицом. Потом он сам позвал младшего витязя.
– Мы живем в центре ночи. В миг ее полдня. Возможно, нам предстоит умереть еще множество раз, прежде чем займется рассвет.
– Ты говорил мне, что телесной смерти бояться не стоит. И говорил так часто, что я уже свыкся с этим.
– Правильно я тебе говорил. Но есть еще одна смерть. Настоящая. Мы называем ее «распыл души». Технически очень просто. Коротенькая молитва – и небытие. При очень неблагоприятном раскладе человека можно заставить ее произнести. Господь не отказывает в этой просьбе никому. Никогда. С начала времен.
– Душа обращается в ничто?
– Да.
– Но это невозможно.
– Если вселенная создана из ничего, почему одна единственная душа не может вновь стать ничем?
– Так уже бывало?
– Бывало. И вот одна важная подробность: перед… растворением ты можешь просить у Него очень многое. Конечно, не настолько многое, чтобы изменился миропорядок. Но по масштабам скромного человеческого разумения – невероятно много.
Бойков достал трубку и завозился с табаком. Не спеша раскурил, пыхнул, подышал табачными ароматами. Наконец, приступил к сути.
– Такая просьба – единственный способ убрать это из мира людей.
– Что он… оно собой представляет?
– Взбесившийся рубанок очень больших размеров. Инструмент. Биомеханическое создание со слабой сумеречной душой и в состоянии глубокого помешательства. На свете нет оружия, которым можно убить его. Да хотя бы ударить как следует. Сам главный оппонент с ним не справится…
– Но Творец-то…
– Да! Да. Только сам Творец. Только ему этот ходячий кошмар подвластен. Я молился. Я передавал отчаянную записку по инстанциям, и она дошла до самого верха… Ничего. Никакого результата. Тогда я понял, в чем дело. Наверное, Он хочет, чтобы кто-то пострадал за Него, чтобы кто-то отдал настоящую жизнь, исполняя Его волю…
Бойков взглянул в глаза младшему витязю. Ну, что спросишь? То, что надо, спросишь, или не чувствуешь? – такое читалось у него во взгляде.
– Почему именно ты?
Бойков удовлетворенно откинулся в кресле, трубочкой опять пыхнул. Его младшой не ошибся.
– А кто, Паша? – и опять смотрит оценивающе.
– Я.
– У тебя нет выбора. Ты не знаешь этой молитвы. А я не дам тебе ее слов.
– Все дело пострадает меньше, если уйду я.
– Закрой рот. Наше дело не зависит от потери одно двух или даже ста человек. И потом… я все обдумал и приготовил себя. А у тебя слова опережают осознание того, насколько жизнь драгоценна, до чего страшно ее потерять. Ты храбришься. И правильно. Совершенно правильно. Но такое дело нельзя решить за одно мгновение. Не успев как следует испугаться. За эти дни я прошел через… – тут он посмотрел на часы, -…в общем, через что надо, через то и прошел. Кончаем болтовню. Вопрос решен.
– Ты…
– Решен, я сказал. Соблюдай субординацию, Паша. У нас времени кот наплакал, так что закрой рот и раскрой уши. Пошире. Ты теперь воевода. Изволь принять дела. Час на все. Начали.
Воевода знал, что Завеса двигается к Москве со скоростью пешехода или чуть быстрее. Часа через три
