Кирпич покрылся сплошь — о, лакомство поэтов! —И лишаями солнц и соплями дождей;Я, весь в блуждающих огнях, летевший пулей,Сопровождаемый толпой морских коньков,В то время как стекал под палицей июлейУльтрамарин небес в воронки облаков;Я, слышавший вдали, Мальштрем, твои раскатыИ хриплый голос твой при случке, бегемот,Я, неподвижностей лазурных соглядатай,Хочу вернуться вновь в тишь европейских вод.Я видел звездные архипелаги в лонеОтверстых мне небес — скитальческий мой бред:В такую ль ночь ты спишь, беглянка, в миллионеЗолотоперых птиц, о Мощь грядущих лет?Я вдоволь пролил слез. Все луны так свирепы,Все зори горестны, все солнца жестоки,О, пусть мой киль скорей расколет буря в щепы.Пусть поглотят меня подводные пески.Нет, если мне нужна Европа, то такая,Где перед лужицей в вечерний час дитяСидит на корточках, кораблик свой пуская,В пахучем сумраке бог весть о чем грустя.Я не могу уже, о волны, пьян от влаги,Пересекать пути всех грузовых судов,Ни вашей гордостью дышать, огни и флаги,Ни плыть под взорами ужасными мостов.
Когда на детский лоб, расчесанный до крови,Нисходит облаком прозрачный рой теней,Ребенок видит въявь склоненных наготовеДвух ласковых сестер с руками нежных фей.Вот, усадив его вблизи оконной рамы,Где в синем воздухе купаются цветы,Они бестрепетно в его колтун упрямыйВонзают дивные и страшные персты.Он слышит, как поет тягуче и невнятноДыханья робкого невыразимый мед,Как с легким присвистом вбирается обратно —Слюна иль поцелуй? — в полуоткрытый рот.Пьянея, слышит он в безмолвии стоустомБиенье их ресниц и тонких пальцев дрожь,Едва испустит дух с чуть уловимым хрустомПод ногтем царственным раздавленная вошь…В нем пробуждается вино чудесной лени,Как вздох гармоники, как бреда благодать,И в сердце, млеющем от сладких вожделений,То гаснет, то горит желанье зарыдать.
Найди-ка в жилах черных рудЦветок, ценимый всеми на вес:Миндалевидный изумруд,Пробивший каменную завязь!Шутник, подай-ка нам скорей,Презрев кухарок пересуды,Рагу из паточных лилей,Разъевших альфенид посуды!