– А, изменник! Вы у нас в руках! Мезурьер бросил на него ненавидящий взгляд:
– Не понимаю, какая туг связь.
Это довольно слабое возражение настроило против него невесту, и она сурово сказала:
– Джайлз никак не сможет помочь тебе, если ты будешь вести себя по-дурацки. Должна же быть какая-то причина, почему ты поехал в ту ночь в Ханборо, и если ты о ней не сообщишь, это будет выглядеть очень подозрительно.
– Что ж, хорошо, – сказал Мезурьер. – Раз вы хотите, могу сказать: я поехал с бредовой идеей отдаться на милость Верикера, но передумал и вернулся назад.
– Единственное, что я должен вам сказать: мне необходимо еще выпить, – заявил Кеннет, соскочив с дивана и направляясь к буфету. – Чем больше я слушаю рассказ Рудольфа, тем больше убеждаюсь, что мы спокойно можем перевалить на него это мокрое дело. – Он отмерил и налил в стакан виски с содовой. – Кто еще хочет выпить? – Поскольку никто не ответил, он поднял стакан, выпил его до половины и вернулся на диван. – Сейчас я вырабатываю теорию, согласно которой машина Арнольда не покидала Лондона, – сказал он. Антония нахмурилась:
– Да, но это означает, что он уехал с Рудольфом, а он бы с ним не поехал.
– Конечно, не поехал бы, и, учитывая все обстоятельства, кто бы его осудил? Дело в том, что Рудольф сначала его убил.
– О, как страшно! – содрогнулась Вайолет. – Пожалуйста, не надо.
Мезурьер был бледен и очень сердит.
– Весьма умно! – произнес он. – Но скажите на милость, как вы объясняете отсутствие пятен крови в машине?..
Кеннет отпил еще виски.
– Вы завернули тело в старый плащ, – ответил он.
– Который он потом сжег в камине спальни, – сухо вставил Джайлз.
– Нет-нет! Он спорол название фирмы, завернул в плащ камень и бросил его в Хаммер-понд у Хаксли- Хит, – сказал Кеннет.
– Все это хорошо, – заметила Антония, – только ты не сказал, как ему удалось незаметно убить Арнольда и погрузить тело в машину.
– Когда вы кончите развлекаться на мой счет, – гневно сказал Рудольф, – вы, возможно, разрешите мне сказать, как я возмущен вашим отношением…
Антония удивленно раскрыла глаза:
– Ей-богу, не могу понять, что тебя раздражает. В конце-концов, Арнольд был нашим родственником, а если мы не прочь обсудить его убийство – тебе то что? А хоть бы и ты его убил – нам все равно.
– Мне кажется, – сказал Рудольф, и голос его задрожал, – я у вас – козел отпущения.
– Боюсь, вы не совсем понимаете… э… чисто интеллектуальный интерес моих кузины и кузена к преступлению, – со свойственным ему спокойствием сказал Джайлз. – Если вы предпочитаете не говорить об этом, вам нет никакой необходимости это делать.
– Конечно, если не считать того, – вставил Кеннет, – что я, как свидетель, принужден буду сообщить: когда мы все тут обсуждали, вы отвратительно скрытничали.
– Ты сам скорее окажешься на скамье подсудимых, – жестоко сказала Антония.
– В таком случае, – ответил Кеннет, допивая виски с содовой, – я скажу, то поводом для убийства была растрата. Sauve que peut.[8]
Мезурьер засунул руки в карманы и натянуто улыбнулся.
– Надеюсь, судьи посмотрят на это дело с более разумных позиций, – заметил он. – Я не ищу оправдания своему поступку, но это не… воровство. Я уже выплатил большую часть того, что взял взаймы.
– Только вот беда: Арнольд вовсе не смотрел на это с разумных позиций, – сказала Антония.
– Тут я с тобой не согласен, – подхватил Кеннет. – Я совсем не защищаю Арнольда, но вместе с тем не могу понять, почему мне должна нравиться растрата. Нельзя стибрить у человека кошелек, а потом сказать: «Спасибо за ссуду» и выплачивать по чайной ложке. Я отнюдь не осуждаю Арнольда за то, что он пришел в ярость, и, главное, ни один судья его не осудит… И судьи увидят в этом для Рудольфа такой повод убийства, по сравнению с которым мой – детские игрушки.
– Я прекрасно понимаю всю нелепость своего положения, – сказал Мезурьер. – Но бессмысленно пытаться свалить на меня убийство. У меня никогда не было такого ножа, это первое, а второе…
– Минутку, – прервал его Джайлз. – Какого «такого» ножа?
Краска бросилась в лицо Мезурьера:
– Н-ножа, которым можно убить человека. Тут, я думаю, должен быть какой-то кинжал. Я хочу сказать, обычный нож вряд ли…
– Вы видели Арнольда Верикера мертвым, не так ли? Воцарилось молчание. Вайолет вздрогнула:
– Мне из-за вас просто дурно. Пожалуйста, давайте говорить о чем-нибудь другом.
– Рано тебе стало дурно, дорогая. Рудольф как раз собрался окончательно признаться.
Мезурьер, который неотрывно глядел в лицо Джайлзу, при этих словах вдруг опустил глаза, достал из нагрудного кармана портсигар, вытащил сигарету и, сунув ее в рот, собирался закурить. Спичек на столе не оказалось, он встал, чтобы принести их.
