Естественно, что в конце концов последовало приглашение мистера Йахи-Бахи и его ассистента, мистера Рама Спада, в палаццо миссис Россемейр-Браун; при этом всем дано было понять, что этот шаг имел целью создать специальное общество под названием «Восточное общество Йахи-Бахи».
Мистер Снуп, сексуальный поэт, был душой нового общества. Он очень подходил для этой цели, так как действительно побывал в Индии, где провел шесть недель, уплатив за экскурсионный кругосветный билет шестьсот тридцать пять долларов; он изъездил всю страну вдоль и поперек, от Исхумбапорэ в Бутэле до Исхумбэлебэда в Карнатике. Поэтому он считался среди дам Пдутория-авеню большим авторитетом по части Индии, Китая, Монголии и прочих восточных стран.
Второй по своему значению персоной сделалась миссис Бенкомхирст, которая и стала позднее председательницей общества. Она уже была председательницей патриотической женской «Лиги дочерей революции», состоявшей исключительно из потомков офицеров, служивших в армии Вашингтона и в других армиях, председательницей «Общества сестер Англии», куда допускались только женщины, родившиеся в Англии и… в других странах, председательницей «Общества дочерей Кошута», «Общества имени Франца- Иосифа» и т. д. Дело в том, что после потери третьего мужа она «ударилась», по ее собственному выражению, в общественную деятельность, и единственным ее желанием было совершенно забыть о личной жизни.
Поэтому совершенно естественно, что миссис Россемейр-Браун наметила ее в председательницы вновь организуемого общества.
Вместительная столовая Россемейр-Браунов была превращена в аудиторию, и сюда собралось от пятидесяти до шестидесяти наиболее близких друзей миссис Россемейр-Браун. Собрание состояло из дам. Исключение составляли только немногочисленные представители непрекрасного пола. Среди них был, конечно, маленький мистер Спилликинс, приглашенный, конечно, ради Дельфинии, как это было всем известно; присутствовал здесь и старый судья Лонгерстилл, который надеялся, что ему удастся вставить хоть небольшое словцо о конституции Соединенных Штатов, минут этак на тридцать, а в крайнем случае — хоть услышать обращение «наш выдающийся джентльмен»; это все же было лучше, чем сидеть дома. После того как все расселись, был поставлен на обсуждение вопрос об уставе общества и о выборах секретаря, но он не был решен, так как появился мистер Снуп в сопровождении мистера Йахи-Бахи и мистера Рама Спада.
Мистер Йахи-Бахи был высокого роста; на нем было «восточное платье», в котором он казался еще выше. Лицо у него было смуглое, продолговатое, глаза — черные, блестящие и такие пронизывающие, что, когда его взор упал на сидевших вблизи дам, по их телам пробежала дрожь страха и восторга.
— Моя милая, — говорила потом мисс Снэп, — мне показалось, что он видит нас насквозь.
Так оно и было.
Мистер Рам Спад представлял собой полную противоположность мистеру Йахи-Бахи. Он был низкорослый и круглый, с рябоватым лицом цвета красного дерева; глаза его блестели, как ягодки в патоке. На голове у него красовался тюрбан, а все было обернуто таким количеством кусков тканей и поясов, что казалось совершенно четырехугольным. Одежду обоих украшали мистические изображения Будды и семи змей бога Вишну,
Понятно, что Йахи-Бахи и его ассистент не имели возможности обращаться непосредственно к аудитории, так как их знание английского языка было слишком недостаточно. Поэтому беседа могла вестись исключительно при посредстве мистера Снупа, но и то с большими затруднениями. Ибо единственными наречиями, на которых он умел более или менее гладко изъясняться, были «гаргамик» и «гумаик», ответвления древних дравидийских диалектов, заключавшие в себе только двести три слова. Мистер же Йахи-Бахи, насколько можно было понять, говорил на очень богатом языке древних веддов, которого он, мистер Снуп, не знал.
Все это мистер Снуп сообщил в своем вступительном слове. Затем он приступил к изложению доктрины бухаизма, квинтэссенцией которого является нирвана, или отрицание пустоты.
Первая обязанность каждого, кто желает сделаться неофитом, или кандидатом в «святые», — вручить, после очищения своего сердца, десять долларов золотом мистеру Йахи-Бахи. Дело в том, что, согласно учению бухаизма, золото есть символ трех внешних добродетелей и оно не может быть заменено серебром и бумажными деньгами; даже банкноты Национального банка рассматриваются как «доо», или паллиатив, а канадские и мексиканские кредитки — как «воо», или ничто» Восточный взгляд на деньги, сказал мнстер Снуп, много выше нашего и может быть усвоен только после глубокого размышления, связанного с вручением мистеру Йахи-Бахи десяти долларов.
В заключение мистер Снуп прочел прекрасную индусскую поэму; которую он сам перевел. Начиналась она словами: «О, корова, стоящая возле Ганга и, по-видимому, ничем не занятая!…'
Все слушатели признали ее совершенной. Отсутствие рифм и какой-либо мысли ясно показывало, насколько западная поэзия отстала от восточной. Когда мистер Снуп кончил, председательница обратилась к судье Лонгерстиллу с предложением сказать несколько благодарственных слов докладчику от имени общества. Мистер Лонгерстилл исполнил ее просьбу, вставив в свою речь небольшое словцо о конституции Соединенных Штатов.
Затем общество было признано открытым. Мистер Йахи-Бахи сделал четыре «саляма» [10] на все стороны света, и присутствующие разошлись.
А вечером в пятидесяти столовых обсуждалась за обедом природа бухаизма и дамы тщетно пытались прельстить ею мужчин, которые по своей глупости ровно ничего не поняли.
В то самое время, когда в столовой миссис Россемейр-Браун происходило собрание нового Общества, филиппинский шофер выкинул исключительно странную шутку. Прежде всего, он попросил у мистера Россемейр-Брауна позволения отлучиться на несколько часов для присутствия на похоронах своей тещи. В подобной просьбе мистер Россемейр-Браун принципиально никогда не отказывал ни одному из своих служащих.
И филиппинский шофер немедленно нанес визит мистеру Йахи-Бахи в его резиденции. Он проник туда без всякого разрешения, при помощи волшебного маленького ключа, который снял со столь же волшебной связки. В резиденции он пробыл около получаса, и когда, покинув ее, вынул из бокового кармана записную книжку, она оказалась заполненной самыми подробными описаниями восточного мистицизма. Странным было и то, что филиппинский шофер, прежде чем вернуться к Россемейр-Браунам, передал по телеграфу значительную часть своих заметок в Нью-Йорк. Но почему он адресовал их начальнику сыскного отделения, вместо того чтобы адресовать Институту восточных языков, этого мы не знаем. Впрочем, шофер вернулся домой вовремя, и весь инцидент прошел незамеченным.
Новое общество имело среди дам Плутория-авеню большой успех. Сразу же начались упражнения в ритуальных обрядах, и дамы бросились в банки менять кредитные билеты на десятидолларовые монеты. Многие из членов Общества быстро достигли высших стадий религиозного самоуглубления. С каждой неделей это становилось все заметнее. Одни, добравшиеся до стадии «бахи», или высшего безразличия, перестали посещать собрания; другие, дошедшие до «суаража», или самопознания, прекратили чтение выпускавшихся Обществом брошюр; наконец, третьи так скоро достигли нирваны, или полного самоотречения, что перестали платить членские взносы.
Через несколько недель стали распространяться слухи, что вскоре состоится собрание Общества, на котором Йахи-Бахи продемонстрирует высшее проявление своей духовной мощи. Сначала передавали шепотом, что мистер Йахи-Бахи намерен похоронить по восточному обряду Рама Спада живым около дома Россемейр-Браунов и продержать ш в земле в течение восьми дней.
Но потом членам «внутреннего круга» Общества было сообщено под строжайшим секретом, что мистер Йахи-Бахи предпримет попытку достичь высшего торжества оккультизма, а именно перевоплощения или, точнее, переастрализации Будды.
Члены «внутреннего кругла» «с восторгом и трепетом ожидали обещанного чуда.
— А раньше удавались подобные перевоплощения? — спрашивали они мистера Снула.
— Несколько раз они кончились удачно, — отвечал он. — Однажды, если память мне не изменяет, этим прославился знаменитый карнатский йог Джем-бум и пару раз — основатель секты Буху. Но это крайне
