памяти Толстого, воспевшего победоносную борьбу русского народа с наполеоновскими полчищами.
Понимает ли поэт, что он оскорбил память великого человека?
Мы знаем, кому нужно, чтобы мы разрядили винтовки и отомкнули штыки, и отвечаем: «Не надейтесь, не выйдет!» Советские люди знают, как нужно хранить завоеванный мир, как нужно встречать новые попытки интервенции, и не позволят дурачить себя ни в прозе, ни в стихах».
Да, не позволят!.. Степан вернулся к четвертой полосе газеты. Широковещательное объявление о лекциях Отшельника, которое печаталось из номера в номер, исчезло, хотя первая лекция должна была состояться сегодня…
— Ну, скандал! — крикнул Одуванчик, когда Степан появился в комнате литработников. — Степка, вчера из-за тебя была крепкая заварушка. Наумов единым мановением красного карандаша перечеркнул гранки нуринского отчета. «Это не только беспартийность, это умышленная аполитичность на руку проходимцам». Он так и сказал Пальмину, честное слово! «Пойдет фельетон Киреева, а не эта лживая мазня». Наумов лично отправил твой опус в набор. — Одуванчик бросился обнимать своего друга. — Знаешь, Нурин дипломатически заболел. Звонила его жена…
Весь день в редакции царило взбодренное настроение, обычно сопровождающее резкие выступления газеты. Сальский нашел в фельетоне Киреева что-то от Дорошевича и, в пику Пальмину, провозгласил Степана прямым наследником Власа. Несколько раз Одуванчик появлялся в редакции с охапками свежей устной информации не для печати. Поэты собрались на бульваре и галдят, как торговки. Они хотели написать опровержение, утопить фельетониста, но передумали и отправились обедать в кредит к толстому папе Дроси. Конечно, в душе они рады, что Отшельник получил такой увесистый реприманд. Что же Отшельник? Все утро он просидел в номере гостиницы, а потом забрался в автобус курортного сообщения и отбыл к прежнему, насиженному месту жительства. Лекции не состоятся. Касса морского клуба возвращает деньги за билеты.
— Да не мешай же мне работать! — взмолился Степан.
Ему не пришлось дописать последнюю заметку из сегодняшней сдачи.
— Женский голос, — многозначительно произнес Пальмин и через стол протянул Степану трубку своего телефона; с каждым днем Пальмин вообще относился к Степану все более предупредительно.
Степан услышал голос Нетты, известный ему до последней нотки.
— Товарищ Киреев? Здравствуйте! — начала она подчеркнуто сухо и замолчала; пауза была умышленно долгой. — Я должна поблагодарить вас за то нелепое положение, в которое вы поставили папу и меня. Большое спасибо!
— Не понимаю, за что.
— Как вы непонятливы! Речь идет об элементарном такте. Насколько мне помнится, вы были представлены несчастному Отшельнику в нашем доме моим отцом. Теперь понимаете?
— И теперь не понимаю. Не вижу никакой связи между этими фактами.
— Неужели придется вам объяснять?
— Охотно выслушаю урок. Если хотите, я зайду вечером.
— Нет, нет! — испуганно сквозь смех воскликнула Нетта. — У нас все время толкутся поэты. Они жаждут вашей крови, а я не хочу превращаться в сестру милосердия. — Помолчав, она добавила: — Человек с ангельским характером обещал показать мне дальний конец бухты. В семь часов вечера я буду на лодочной пристани. Может быть, увижу этого человека и поговорю с ним. Пока всего хорошего!.. Если бы вы знали, как я сердита на вас…
Степан вернулся на свое место, осторожно ступая по голубым облакам.
— Она? — шепотом на всю редакцию спросил Одуванчик. — Я так и думал, что сегодня дело сдвинется с мертвой точки. Женщины любят героев, а ты общепризнанный герой дня. Пользуйся случаем!
— Я тебя убью!
— Нисколечко не боюсь. Счастливые не кровожадны.
Перед Степаном лежал чистый лист бумаги. Надлежало как-то связать два слова, дабы получился заголовок заметки, заказанной Пальминым. В тот день заметка не была сдана, Пальмин назвал Степана разгильдяем, но великодушно отсрочил задание.
9
— Не могу поверить, что вы не понимаете этого, — сказала Нетта. — Вы были представлены Отшельнику в нашем доме, и мы в какой-то степени отвечали за вас. Прежде чем писать заметку, надо было подумать, в какое положение вы ставите меня и папу.
— Клянусь, что у меня и мысли не появилось…
— Неужели вы пишете бессознательно?
Девушка пыталась быть гневной… ну, хотя бы сердитой… ну, на худой конец, хотя бы серьезной — и не могла, ничего не получалось. Невольная улыбка дрожала в зрачках голубовато-серых глаз, в уголках губ — улыбка молодого и здорового существа, для которого прежде всего важно то, что лодка легко скользит по воде, вечер прозрачен, а парень — такой страшный, такой опасный парень, только что устроивший шумную катавасию на весь город, — подчиняется ей беспрекословно и готов плыть куда угодно по ее державной воле.
— Когда я писал фельетон, я думал только о том, что должен поставить на место человека, который осмелился вылезть на трибуну с вредными поучениями, — добросовестно объяснил Степан. — Я был возмущен выходкой Отшельника, я боролся с его идеей, которая мне враждебна. Нет, я писал далеко не бессознательно, уверяю вас…
— И вам было совершенно безразлично, как отнесутся к заметке ваши друзья?
— Нет, не безразлично. Я хотел, чтобы каждое мое слово было понятно нашим друзьям- читателям.
— Но у вас также есть друзья, которые сочувствуют бедному Отшельнику, — напомнила девушка.
— Вы сочувствуете ему как человеку, который нажил неприятности из-за своей глупости, самонадеянности и желания быть властителем дум? Да, он жалок, я понимаю. Но неужели вы сочувствуете его идеям? Не могу поверить.
Бросив шнур румпеля и сложив руки на коленях, Нетта смотрела на Степана пристально, будто старалась понять впервые увиденного человека.
— Так как же? — напомнил он. — Вы согласны с его призывом к непротивлению, смирению? Распустить Красную Армию, сдать Металлолому военные корабли, утопить замки орудий, открыть границу нашей страны перед врагами?
— Нет, нет! — воскликнула она. — Какие глупости вы говорите! Я русская, я не хочу войны, не хочу, чтобы нас трогали.
— Значит, вы противник Отшельника, и все в порядке, — подытожил он.
— Тоже нет. Не ловите меня. Он прочитал несколько плохих строчек — подумаешь, как страшно! Такая мелочь, что о ней даже странно говорить.
— Нет, не мелочь! Не мелочь все, что касается революции, ее завоеваний. Вдумайтесь в экспромт Отшельника. Он осуждает борьбу революционного народа, он навязывает другой путь, гибельный, ведущий к потере всех завоеваний. Вы слышали, как встретили этот призыв слушатели?
Степан стал горячиться.
— Оставим это, — сказала Нетта. — Не хочу спорить. Я мало смыслю в политике. Папа называет политику сферой опасности. Мимо нее надо идти на цыпочках и не дыша… Но вот что меня интересует. Вы пишете о человеке злую заметку, а потом вам приходится с ним встретиться… Как вы себя в таком случае чувствуете? Наверно, вам очень стыдно и хочется спрятаться за угол, да?
Он засмеялся:
— Почему я должен стыдиться, если я прав, если я делаю полезное дело? Тот, о ком я написал,
