И к каменному столу в ней.
Рагхан даже рассмеялся, увидев кровавые блики огня, пляшущие на лезвии ненавистного ему ножа, что так спокойно возлежал на алтаре. Рассмеялся – и грубо толкнул Тайшу на пол.
Удно – молодец, сделал все, как надо. Надо будет похвалить его: огни зажег, пленников, обреченных на страшные муки, привел и заковал в цепи… Вот они – трое вумианов, все как на подбор – статные воины. Все – сородичи Тайши.
Как испугались они, увидев заплаканную женщину из своего народа в ногах неумолимого Кальхен- Туфа!
- Что ты собираешься делать, Рагхан? – не своим голосом простонала Тайша. – Что ты… Сейчас придет Эйнлиэт?
Вождь расхохотался. Ему очень, очень хотелось, чтобы этот хохот оказался хотя вы вполовину таким же жутким и омерзительным, как у его Хозяина.
- О, нет! Сегодня это все я делаю по своей собственной воле! И ничто не остановит меня! Взгляни на этих несчастных, Тайша! Сейчас они все умрут у тебя на глазах в страшных муках. А ты… Ты будешь смотреть на это – и видеть, как я сломаю их гордость и честь, а они будут ползать у меня в ногах и молить о пощаде! Я сделаю из них жалких ягнят. А потом отправлю в пасть волка! Смотри же!
- Нет, Рагхан! – Тайша вцепилась в подол его плаща. – Не делай этого, ведь ты… Я знаю: ты не такой, как твой господин. Ты не хочешь этой крови!
- Замолчи, глупая женщина! – отталкивая ее и сжимая рукоять кинжала, приказал вождь. – Ты все не так поняла. Я – Кальхен-Туф! Предводитель людей, которому не ведома жалость. Я – сын Ганнуса!
Тайша села, вытирая слезы.
- Нет. – Голос ее стал низким и холодным. – Ты просто мальчик, Рагхан. Мальчик, который хочет быть кем-то вместо того, чтобы быть самим собой.
Он наклонился к ней, сверкая глазами.
- Я – зверь! – процедил сквозь зубы. – Я зверь, который хочет крови.
Перехватив в руке нож, Кальхен-Туф направился к первому из вумианов, полный холодной решимости. Сначала… сначала он выколет ему глаза, потом вырежет язык, потом…
- Ты же губишь самого себя! – безнадежно выкрикнула Тайша.
Он закрыл глаза.
Нет. Нет, я не смогу, не смогу…
- Рагхан, мальчик мой…
Он издал нечеловеческий вопль и, почти не глядя, перерезал всем троим пленникам глотки, чувствуя горячую кровь на руке, на щеках, на губах…
И без сил прислонился к стене, судорожно глотая ртом воздух.
Прошло немало времени, прежде чем вождь решился взглянуть на Тайшу. Она сидела на земле, вытирая слезы. И вдруг подняла на него горящие в темноте глаза.
- Ну, и что ты доказал, дурак? Что? И кому? Кому, Рагхан, ответь! Ведь не мне же, верно? Не мне. Не для меня ты устроил все это представление, не для этого ты притащил меня сюда… Знаешь, что я скажу тебе? Есть только два существа, которых ты хочешь обмануть, показывая не свое лицо. Ты сам. И мой мальчик. Мой Сильфарин. Хочешь спрятать от него свои светлые чувства? Хочешь показать ему, что ненавидишь его и не боишься встречи с ним? Что не дрожишь, вспоминая о том, что он скоро явится к тебе? Ты же весь в огне, глупый, думаешь, я не вижу этого? Ты боишься, что когда он придет, ты уже не сможешь дальше убегать от него, от себя, от твоей борьбы с Эйнлиэтом. Ты боишься… – Тайша гордо выпрямилась, старательно избегая смотреть в сторону трупов. – И ты никогда не сможешь обмануть его, ты понял? Никогда…
- Замолчи! – проревел Рагхан. Потом вдруг рухнул перед Тайшей на колени, схватил ее за плечи и встряхнул, заставляя посмотреть на убитых вумианов. И выдавил дрожащим голосом: – Ты сказала, что я чудовище… Так вот, смотри же. Вот подтверждение твоих слов.
- Нет, нет, - упрямо повторяла Тайша, зажмурившись. – Нет…
- Да. – Вождь поднялся и мрачно взглянул на нее. – И я убью твоего Сильфарина, как убил их. Потому что… потому что злодей всегда против благородного рыцаря. А благородные рыцари побеждают только в сказках.
Вот так, сын Рунна. Отныне – только вражда. И никаких братьев.
Иди же ко мне, мой враг. Иди к своей смерти…
- Сильфарин? Что такое, малыш? Ты жутко бледен! – Ругдур схватил молодого человека за плечи и заставил развернуться лицом к себе. – Сильфарин!
Юноша приложил руки к груди и потер ими то место, где сердце, морщась от боли.
- Да так… Что-то ворочается… там. Как будто кто-то нож в ране поворачивает.
Ругдур смерил его обеспокоенным взглядом.
- Не нравится мне это…
- Забудь, - попытался улыбнуться Сильфарин. – Пустяки. Просто…
Он не смог договорить: острая боль вспыхнула таким убийственным огнем, что он согнулся почти пополам, судорожно глотая ртом воздух. Ругдур поддержал его, требовательно заглядывая в лицо.
- В последние дни ничего с тобой не случалось… особенного?
Глубоко вдохнув, Сильфарин покачал головой.
- Слушай, малыш, надо, чтобы Сайибик взглянула.
- Нет. – Он оттолкнул руки рельма и не без труда выпрямился.
- Что значит нет? – возмутилась Великая у него за спиной. – А ну-ка, посмотри мне в глаза!
Но Сильфарин только ниже опустил голову, и его глаза скрыла упавшая на лоб челка.
- Что за упрямая ослица тебя укусила? – не выдержав, воскликнул Ругдур. – Эй, Норах, может, ты ему сможешь втолковать?
Свон нахмурился, подходя ближе.
- Ну нет, против его упрямства я бессилен. За тринадцать лет это понял.
- Сильфарин… - Сайибик взяла лицо юноши в свои ладони и все-таки поймала взгляд человеческих глаз.
Пригляделась… и сдавленно вскрикнула, прикрыв руками рот. И быстро отвела взор, побледнев и задрожав.
- Что такое? – нахмурился Сильфарин.
- Я… я не… Не спрашивай… - немного шатаясь, Великая отошла к костру.
- Объясни: что ты видела? – не отставал от нее Ругдур.
Она резко развернулась и приложила палец к губам.
- Тсс! Я спущусь к реке – нужно по-Читать Знаки. Не идите за мной.
Сильфарин глухо простонал, падая на землю.
Глава 9
Целых два дня боли в груди никак не желали оставлять Сильфарина, и за это время он еще трижды лишался чувств. Каждый раз, приходя в себя после обморока, молодой человек видел над собой обеспокоенное лицо Ругдура; каждый раз слышал, как тревожно перешептывались между собой Норах с Улдисом, как шагал по кругу, маясь и хрустя снегом, Шагхара. Княжна Реаглинская, обнаружившая неплохие познания в искусстве целителей, постоянно делала Сильфарину какие-то горькие дымящиеся отвары из коры деревьев, в чем ей старательно помогала Галлу (забота девушки из племени людей была для сына Рунна особенно приятна). Что касается Сайибик…
Сайибик так и не разъяснила никому из них причин своего загадочного поведения. Из-за Сильфарина путники довольно часто и надолго останавливались, и во время каждого привала Великая уходила куда- нибудь в пустое поле и часами говорила там со Знаками, а возвращалась бледная и измотанная. И
