самого дна. Это так?
Один раскосый глаз золотокожего слегка приоткрылся, воззрившись на молодого человека, и того бросило в жар. Казалось, что этот черный омут вдруг обрел зрячесть.
Но… только казалось. Веки, словно налитые свинцовой тяжестью, опять сомкнулись.
- Так-так, - прокряхтел, наконец, Калче. – Но сделать это не так-то просто, а еще… опасно для того, в чью душу смотрят. Там, откуда я пришел, такое проделывают только самые мудрые и сильные гашха.
Сильфарин покосился на подбородок шамана, на котором, среди жиденьких черных волосков, темнело маленькое круглое пятнышко.
- А откуда ты, шаман? Твоя родинка… Она ведь не настоящая, верно?
Горько усмехнувшись, Калче стер с подбородка краску.
- Я не помню место, где родился, - начал он. – Помню только, что это очень далеко и что двенадцатилетним мальчишкой, годков этак двадцать назад, я вместе со своими соплеменниками шел через тьму по длинной, очень длинной веренице камней, парящих прямо в Пустоте. За нами шло племя ахату – людей с бронзовой кожей. За ахату – еще кто-то, уже и не припомню. Мы шли и шли, и чувствовали, что тьма хочет проглотить нас, завладеть нашими душами… и завладеет, стоит только сделать шаг в сторону. Но сама дорога светилась под ногами, отражая свет звезд. И мне казалось, что я видел – именно видел, своими слепыми глазами! – сияние чьей-то фигуры впереди. Это был тот, кто вел нас, защищая от мрака. – Калче на время замолчал, словно заново переживал те мгновения, и Сильфарин ждал, не смея его тревожить, пока вновь не зазвучал скрипучий голос: - И мы пришли в эту Вселенную, впервые ступив на землю к западу отсюда. Мы назвали свой материк Мистаоком, а наш проводник… я так и не узнал, кто он. Слышал только имя – Мальдрис.
Сильфарин подался вперед, схватив шамана за сухие запястья.
- Я все понял, Калче! Ты родился в той же Вселенной, откуда пришли и мои предки, вот только… только вы пришли позже нас на пять лет. А Мальдрис… Слушай, гашха, это же один из Младших Богов – бог звезд и мудрости. Он провел ваше племя по Мосту Тьмы! С его помощью вы – люди второго пришествия – сохранили разум и не стали рабами Ганнуса. Сайибик рассказывала мне историю об одном из сынов Ильириона, который нашел Мост, построенный дьяволом, и перенес его на другой конец Вселенной. А потом прошел по нему, туда и обратно, очистив его звездным светом. Выходит, вы шли за ним!
Шаман подскочил и радостно заплясал на месте, так потешно и искренне, что Сильфарин невольно заулыбался. Лишь успокоившись, Калче снова опустился на снег.
- Теперь я буду знать, кто он. Спасибо, Идущий За Светом.
На его некрасивом лице теплилась признательность, и молодой чинх понял: теперь-то и можно на шамана надавить.
- Так что с теми, которые смотрят в душу? Не увиливай, гашха, я знаю, что ты тоже можешь увидеть меня… всего.
Калче глубоко вздохнул.
- Для этого нужен один особый амулет, который гашха и испытуемый держат в руках во время проникновения. Но…
- Вот этот, я правильно понял? – Сильфарин кивнул на грудь шамана. – Длинный, с ярко-алыми камнями. Тот, к которому ты ни разу не прикоснулся…
- Я поклялся себе, что никогда больше не трону его, после того, как испытывал своего старшего брата Талтаня. Но снять и выбросить не имею права.
Сильфарин с силой надавил на плечи собеседника.
- Прошу, сними его и взгляни на меня. Пожалуйста.
Недобрый прищур шамана заставил молодого человека содрогнуться. Но рук Сильфарин не опустил.
- Гашха говорит: он бы мог, но… это плохая идея, юноша.
- А я сказал: сними! И будь что будет.
Калче грустно покачал головой.
- Нет, сын Рунна, я…
- Не называй меня так! – чуть ли не прорычал Сильфарин, сорвавшись.
- Как скажешь. – Калче покорно наклонил голову. – Но я не имею права так рисковать тем, кто будет биться на Поединке за Светлого Отца. А испытание, как я уже говорил, очень опасно. – Тут шаман вдруг шмыгнул носом и вытер щеки, как будто плакал. – Талтань был не таким, как я и наш младший братец Айогу. Он не был гашха, зато слыл лучшим из воинов племени. Очень, очень сильным, смелым и стойким. Давным- давно, когда наш отец, умирая, отдал мне красный амулет, брат попросил испытать его душу. А я, дурак, согласился. И Талтань сошел с ума, потому что вся его суть обнажилась. И пусть в ней почти не было ничего дурного, это очень нелегко – видеть всего себя изнутри и притом удержать освобожденную сущность, не дать ей улететь в пространство… Мой старший брат не удержал и превратился с тень,… а через полгода умер. Тихо, как ягненок. Просто лег на землю и больше не встал. – Калче отвернулся. – Мать возненавидела меня за глупый поступок. Да и я – самого себя.
Сильфарин молчал. Чего уж тут сказать? Разве мог он проявить жестокость и еще сильнее разбередить рану несчастного шамана? Совершить такую страшную ошибку, убить брата – Калче, верно, с трудом заставлял себя жить. А уж к амулету отца и вовсе должен был испытывать лишь отвращение…
Но чинх Рунна должен знать себя. И надо рискнуть.
- Прости меня, Калче. Мне… жаль тебя и твоего брата. Но ведь ты обещал, что поможешь мне, а я должен наконец-то понять, кто я. – Он провел руками по лицу. – Я в отчаянии, Калче. Я потерял все, за что держался, запутался в себе, в своих целях… и не знаю, зачем я вообще что-то делаю. Я хотел спасти Рагхана, но Рунну понадобилось, чтобы я его убил. Я хотел сделать людей разумными, но это сделали за меня. Я хотел найти Свет,… но я не ищу его! Я ничего не сделал, кроме глупостей… и убил друга. Мне кажется, что я сам – ошибка. И…
Он не успел договорить: худая рука гашха с силой дернула за красный амулет, оборвав несколько ярких перьев. По порванной нити двумя каплями крови скатились на шаманское одеяние крайние камешки порфира, и кулак с зажатым в нем ожерельем остановился у груди Сильфарина.
- Держи, - со злостью прохрипел Калче.
Сделав глубокий вдох, Сильфарин схватился за амулет, мысленно воздав молитву Рунну.
Я не сойду с ума, не потеряю себя… Я себя удержу.
- Теперь ты будешь видеть то, что увижу я, - донесся до него голос шамана.
В следующий миг мир померк перед глазами Сильфарина, и ему открылась бесформенная и безымянная сущность, источающая белое свечение. В ней двигалась по спирали большая пирамида из золота – символ огня и акта творения. Она медленно приблизилась, и он смог различить то, что скрывалось в ее недрах, одновременно с этим видя и внешнюю оболочку. Там, внутри, сидел он сам, только без плоти, без очертаний. И только внутреннее чутье да едва слышный, невнятный шепот шамана подсказали Сильфарину: это ты. Нечто, увиденное им, плакало, и слезы текли по золотому полу, но твердый камень вдруг обратился песком, и сверкающие звездами капли впитались в крупинки, искрящиеся на солнце… Хотя разве здесь есть солнце?
И чем больше проливалось слез, чем больше соленой влаги уходило в песок, тем легче становилось душе. Хотя нет, там еще оставалась боль – боль от того, что он потерял лучшего друга. Но эта потеря сделала его сильнее, как будто энергия Ругдура передалась ему. В ушах звенел каменным колоколом собственный голос: «Обещаю. Не сломаюсь». Смерть поставила вечную печать на эти слова, и теперь он, Идущий За Светом, не имеет права сдаваться.
Его сущность начала приобретать форму, но Сильфарин не мог видеть лица: его скрывала белая вуаль. Он слышал только, как голос – его голос, но и не его – сказал: «Яви свой Свет». А потом где-то заплакала Тайша, и он словно полетел куда-то вверх. Вверх…
Страх переполнил ядом сосуд разума: не об этом ли предупреждал Калче? Но… яркая вспышка света, короткая борьба, кто-то с большими крыльями, как у свона… нет, как у ангела. И вот он уже падает, так быстро, так стремительно…
Он на земле. Он разбит на тысячи осколков и изо всех сил пытается собрать их воедино. У него почти, почти получается, но все-таки чего-то не хватает. Или кого-то.
