Лукьянов прошел через асфальтовый двор к воротам. Расположившись неподалеку от ворот, черный в пуленепробиваемом жилете наваривал на высокий капот трака толстый металлический лист.
— Танк? — заметил Лукьянов, не останавливаясь.
— Танк, мен, танк, — согласился черный.
— See you, — пробормотал Лукьянов.
— Ага, — согласился черный.
Золотой с красным, стройный и тонкий, похожий на грациозного тропического москита вертолет Секретаря Департмента Демографии на несколько секунд завис в воздухе, окруженный тремя боевыми вертолетами охраны, и затем спокойно упал вниз. Вслед за ним, следуя одному из многочисленных вариантов церемоний посадки, камнями устремились на круглую плешь, окруженную пыльной зеленью, вертолеты охраны Взвыла сирена, оповещая персонал о прибытии босса; вспугнутые шумом четырех мощных моторов, поднялись в воздух стаи городских мелких птиц, избравших Централ-парк убежищем от удушливого июля восемнадцатимиллионного города. Поднялись и сели опять.
Сощурившись, в образовавшемся в брюхе москита отверстии показался сам Секретарь самого могущественного в стране Департмента и тотчас надел темные очки. Ибо за пределами затемненного салона в спине москита был режущий, ослепительно солнечный день. Сол Дженкинс без всякого неудовольствия ступил в девяностошестиградусную жару и стал спускаться по мгновенно подогнанному к вертолету трапу, у подножия которого его ожидала обычная группа людей — его «домашние»: офицеры охраны Дженкинса, лейтенанты Тэйлор и Де Сантис, личный секретарь Спэнсер Кэмпбэлл, дюжина людей лейтенанта Тэйлора, расположенные на посадочной площадке таким образом, чтобы сократить до минимума риск возможного покушения на драгоценную жизнь Секретаря. Мордатый брюнет лейтенант Тэйлор, впрочем, сомневался, что в USA можно найти группу достаточно сумасшедших людей, желающих попытаться убрать старика Дженкинса у него в логове. «Как великолепно держится, bastard», — отметил Тэйлор, глядя на приближающуюся фигуру своего всесильного босса. У офицеров форменные рубашки прилипли к спинам, даже старательно копирующий невозмутимость босса Кэмпбэлл поминутно промокал пот клетчатым платком с лица и шеи, но на аскетическом челе Секретаря не было заметно и следа испарины. Серого шелка костюм, белая рубашка, черный галстук. «Не курит, не пьет, вегетарианец. Удалена часть желудка. Бывший профессор философии и социологии Принстонского университета. Одинок. Пристрастия: редкие книги. Образ жизни — аскетический. Любимое изречение: «Мир должен быть управляем», — всплыло в памяти лейтенанта Тэйлора несколько строк секретного досье на Сола Дженкинса, на которое лейтенанту Тэйлору удалось мельком взглянуть давно и при довольно странных обстоятельствах.
— Хэлло, офицеры! Хэлло, Спэнсер!
Офицеры, получив свое дежурное «хэлло», расслабились, а Дженкинс проследовал по направлению к бывшему зданию Метрополитен-музеум, вот уже десять лет как служившему штаб-квартирой Департменту Демографии. За ним по пятам следовали три bodyguard, прилетевшие с ним на «москито», рядом — Кэмпбэлл. Метров сто, отделявшие Дженкинса от входа в здание, он использовал на то, чтобы выслушать новости офиса, передаваемые ему Кэмпбэллом быстрым телеграфным фальцетом. «Убийцы» лейтенанта Тэйлора, он сам назвал их так однажды в припадке черного юмора, тенями двигались параллельно курсу Дженкинса и его людей и отвалились только тогда, когда Дженкинс и его секретарь вошли в здание. «Старик прибыл благополучно», — констатировал Тэйлор и переваливающейся походкой отправился в помещение охраны, расположенное в цокольном этаже, вслед за сменившимся с дежурства Де Сантисом, который укрылся от одуряющего зноя на несколько минут раньше. «Lucky bastard!»[19] И уже, наверное, открыл пиво.
Прямо из цокольного этажа Дженкинс, Кэмпбэлл и трое bodyguards, на внутреннем сленге Департмента демографии называемых «бульдогами», на личном спецэлевейторе поднялись в офис Дженкинса на втором этаже и только там наконец разделились. «Бульдоги» заняли себя неизбежной процедурой осмотра залов офиса, а Дженкинс и за ним Кэмпбэлл уединились в просторном, скорее похожем на авиационный ангар, чем на кабинет, помещении, одна стена которого служила книжным шкафом гигантского размера, другая была покрыта несколькими абстрактными картинами.
Сол Дженкинс зашел за необъятного размера стол, сделанный в середине прошлого столетия мастером, страдавшим манией величия, и опустил сухой зад в кресло. «Похудел старик», — мельком подумал Кэмпбэлл и, не задерживаясь на собственных мыслях, отчетливо зачитал боссу его расписание до конца дня.
— В четыре ноль-ноль митинг с сенатором Ворнером. Кофе.
— Здесь, в кабинете, — комментировал Дженкинс.
— Четыре сорок пять, — продолжал Кэмпбэлл, — к вам присоединится шеф East Coast бюро Джон Муди. В пять тридцать заседание совета Планирования (Национальный Секьюрити Консул). Доклад Муди. В восемь тридцать — обед в Большом зале. В десять пятнадцать Валентин Петров — глава европейского сектора Министерства Демографии России. Кофе, ликеры. В двенадцать тридцать пять — глава Агентства Национальной Безопасности Том Турнер… Все…
— Хорошо, Кэмпбэлл, оставьте мне экземпляр нашего свода законов на сегодня. Это раз. Второе — затребуйте из Офиса исследований и Рипортов досье на underground[20] секту «Дети Солнца». Вместе с их заключением. Я хочу знать, что они думают по поводу этой организации, ее предполагаемая численность и так далее. О'кей?
— Будет сделано, босс. — Кэмпбэлл поклонился, чуть заметно попятился и только тогда позволил себе повернуться к боссу спиной. Потом он долго шел до двери, так как кабинет, кроме того что по высоте годился для тренировок Икара, по площади не уступал пещере Циклопа.
Дженкинс, у которого оставалось еще двадцать минут до прибытия сенатора Ворнера, встал, чуть подвинул кресло и занялся просмотром видеодосье, заранее заряженных для него Кэмпбэллом в просмотровую машину, — Дженкинс только нажал кнопку. На экране видео появился Новый Папа Римский, только что выбранный омоложенным и обезвреженным конклавом. Дженкинс поморщился. Новый Папа, несмотря на его дружественные и осторожные декларации, не вызывал у Дженкинса доверия. Он предпочитал иметь дело со стариком Иоанном 29 м, старик был покладистый и уступчивый. Новый пятидесятичетырехлетний Григорий 15й, бывший кардинал Филиппинский, согласно сведениям Дженкинса, упрям, честолюбив и святоша. Это плохо, подумал Дженкинс, и для него, и для мира. Худшее возможное сочетание. Разумеется, если он попытается упорствовать, его придется убрать. Что поделаешь. Если Верховный Правитель всех католиков забывает, в какое время он живет, и вдруг обращается с проповедью «Плодитесь, размножайтесь» во время своего визита в Латинскую Америку, как это сделал предшественник Иоанна 29го — Жан-Поль 3й, что остается делать людям, ответственным за человечество? Убрать зарвавшегося Верховного Священнослужителя. Увы! То, что было прогрессивно и, возможно, даже необходимо в первые века христианства, — лозунг «Плодитесь, размножайтесь!» — вызывает катастрофу сейчас. Неграмотный плебс, все эти почти неотличимые от их земли и скота пеоны Латинской Америки, после визита идиота в средневековых одеждах начинают усиленно спариваться, кривая количества населения вспрыгивает на карте Дженкинса к самому потолку, и после следующего урожая оказывается, что им нечего есть. Не желая умирать с голоду, они просят помощи у Соединенных Штатов или России. Подполье не может выдержать большее количество крыс, чем то, на которое подполье рассчитано, как любит повторять несколько циничный коллега Петров.
Дженкинс остановил видео и еще раз вгляделся в лицо Нового Папы. Желтое, скуластое. Кардинал Филиппинский не был фаворитом Дженкинса. Разумеется, ни он, ни Петров не могут командовать конклавом, как им заблагорассудится. Они могут влиять на решения конклава, но… Кардинал Филиппинский… Пока он ведет себя прилично… Долгий опыт и знание людей подсказывают Дженкинсу, что будут у него с кардиналом проблемы. Выключив Нового Папу, Дженкинс стал читать с экрана донесения агентов на месте, в Ватикане. Донесения для удобства Дженкинса были сведены в общую «историю»-резюме — в свое время Дженкинс учил искусству составления резюме своих студентов. «Кэмпбэлл овладел искусством очень хорошо, — улыбнулся Дженкинс. — Нужно будет спросить у Петрова его мнение о Новом Папе». Будет жаль, если желтолицый поведет себя как сумасброд. Столько сил было затрачено на то, чтобы заставить Церковь опровергнуть с Верховной Римской Кафедры свою Доктрину священности человеческой жизни, и особенно это нелепое на перенаселенной земле «Плодитесь, размножайтесь!» Можно было бы, конечно, обойтись без
