священный ужас при произнесении фамилии «Дженкинс». И то обстоятельство, что за все время своего нахождения на посту секретаря Департмента Демографии это был первый случай, когда Дженкинс вызвал к себе журналистов, заставляло их ожидать ОСОБЫХ СОБЫТИЙ.
Дженкинс появился крайне серьезный, как обычно, и трагический, как никогда, успевший в самолете сменить костюм и галстук на черные. Прижимая, как растерявшийся школьник, обеими руками к груди портфолио, он вышел из боковой двери холла, дошел незамеченным в сопровождении «бульдогов» до толпы — все они смотрели на дверь главного входа, — встал перед ними и просто сказал:
— Здравствуйте, господа! Трагический случай заставил меня изменить моим привычкам и вызвать вас сюда. — Телевизионные камеры числом с сотню тем временем нацелились на него. — Я исполняю сегодня трагический долг, мне достался страшный жребий объявить вам о гибели Президента Соединенных Штатов Америки Ирвинга Томаса Бакли Джуниора, верного сына своей страны.
Гул вздохов, ахов и возгласов неожиданности прошел над толпой подобно первому порыву урагана. Дженкинс продолжал просто и сдержанно. Почти без эмоций.
— Президент пал жертвой заговора врагов Америки вчера утром, когда его «крайслер» потерял управление на Парк-авеню близ Шестидесятой улицы, врезался в толпу, затем в стену дома и взорвался. Идет расследование. Мы уже знаем, что взрыв был организован, части взрывного устройства, найденные в останках автомобиля, исследуются.
Дженкинс остановился и облизал пересохшие губы. Он испытывал неподдельную скорбь и неподдельное возмущение совершившимся на Парк-авеню преступлением. Он подумал, что люди, совершившие его, достойны сурового наказания. Президент Соединенных Штатов — священная институция. Поднять на него руку — это как поднять руку на фараона в высокой тиаре. В том, что власть священна, Дженкинс не сомневался. То обстоятельство, что он, Дженкинс, организовал уничтожение фараона, однако, никак логически не нарушало стройности и серьезной значительности траурных эмоций Дженкинса. Дело в том, что самого себя, свою волю Дженкинс выносил из разряда человеческих. Высшая сверхчеловеческая сила не может быть преступной.
— Могу я задать вопрос? — Крупная, скорее даже толстая, девушка с ящичком видеотелефона на бедре тянула руку в направлении Дженкинса.
— Задавайте… — Дженкинс устало переступил с ноги на ногу и чуть-чуть поджал правую ногу: под штаниной, на икре у него заболел черный бугристый варикозный узел. «Что ей надо?» — подумал он с досадой. Шли бы по своим офисам. Бежали бы даже. Сообщать миру о преступлении в Америке. Это будет мировой новостью номер один. Это уже новость номер один. В конце концов, в Соединенных Штатах не убивали президентов с шестьдесят третьего года, с убийства Кеннеди.
— Не собираетесь ли вы, одна из ведущих силовых фигур… — девушка замялась, подыскивая слова… — точнее, самый сильный человек в стране, ведь вас боятся и уважают, не собираетесь ли вы занять место убитого Президента?
— Кого вы представляете? — Дженкинс был зол на эту толстую девочку с могучим задом. Девка положила палец точно на рану.
— «Германское информационное агентство I.G.A.». — Брунгильда направила на Секретаря Департмента Демографии раструб лазерной телекамеры.
Этот момент увидят их германские домохозяйки, рабочие и… Дженкинс не успел додумать, кто еще увидит его. Подошел быстрыми шагами один из «бульдогов» и передал Дженкинсу пакет. Секретарь Кэмпбэлл взял пакет из рук Дженкинса и открыл его, разогнув жестяные усики застежки. Оба молча склонились над вынутым Кэмпбэллом документом. Дженкинс, ознакомившись с текстом, выпрямился.
— Некая организация, именующая себя «Лигой Борьбы за Чистую Америку», взяла на себя ответственность за убийство Президента. В коммюнике Лиги, подписанном неким председателем Лукьяноф, сказано, что… — Дженкинс поднес документ ближе к лицу, — сказано следующее: «Президент Бакли казнен Лигой по желанию американского народа избавить страну от человеконенавистнического режима, установленного Дженкинсом и Турнером. Бакли являлся на деле лишь подставным лицом, реальная власть в Соединенных Штатах принадлежит зловещей двойке: Дженкинсу и Турнеру. Однако мы казнили Тома Бакли как фигуру символическую, олицетворяющую загнившую, пожирающую своих сынов американскую государственность. Придет время и придет черед Турнера. Кащей Дженкинс, конечно, главный. Он поплатится последним — он умрет медленной смертью».
Журналисты бормотали в видеотелефоны, двигались, создавали профессиональные шумы. Брунгильда пробилась к Секретарю Дженкинсу.
— Могли бы вы все же ответить на мой вопрос?
— Ответить на ваш вопрос может только американский народ. Если он сочтет, что его сын Дженкинс может послужить ему с еще большей эффективностью на посту Президента Соединенных Штатов, я буду ему служить. Я буду обязан ему служить.
— Как вы думаете, «Лига Борьбы за Чистую Америку» действительно существует, или же могущественные силы, убравшие Президента, сделали отвлекающий маневр, пытаясь уверить общественное мнение, что убийство организовано кучкой дилетантов?
Дженкинсу начала нравиться германская журналистка. Если бы он не знал, что она ничего не может знать, он подумал бы, что Брунгильда знает, что это он организовал переход президента Бакли в мир иной.
— Человек, именующий себя «председатель Лукьяноф» — реальное лицо. В Департменте Демографии на него существует досье. Существует ли «Лига», сказать пока не могу, я должен затребовать агентурные данные по этому поводу… Слушайте, я предлагаю вам сделать со мной после окончания пресс-конференции отдельно большое интервью. Я знаю, что в Германии меня не любят. А я хотел бы развеять это недоразумение. Кэмпбэлл, организуйте девушке пропуск…
Брунгильда вся зарделась. Она представила, какой скандал и шум произведет интервью с самим монстром Дженкинсом в ее родной стране. В том, что ей обеспечено звание королевы германского журнализма, нет сомнений. Дженкинс никогда никому не давал интервью. В лучшем случае он мог ответить на один вопрос. Или же его люди сортировали записки с вопросами, посланные журналистами, по темам, и затем Дженкинс, если хотел, выступал публично или в печати по этим темам. А тут интервью! Она отнесла это за счет шока от убийства Президента. Монстр задумался о своей собственной смерти и хочет выговориться… Интервью с самым зловещим человеком Соединенных Штатов. Ей повезло.
На ходу наговаривая в диктофоны тексты, журналисты бросились в свои офисы — связываться со своими странами, информировать мир об убийстве американского Президента «Лигой Борьбы за Чистую Америку». «Президент Бакли, Лукьяноф, Дженкинс… Дженкинс… Лукьяноф… Лига…» — шелестели диктофоны.
Проследовав в свой кабинет, Дженкинс отослал «бульдогов» и принял душ.
— Вы — массовый убийца, доктор. Улыбчивый очкастый кретин, поставивший себя выше Господа. — Дункан О'Руркэ с неподдельным отвращением оглядел внезапно вспотевшего Розена. Капли пота текли у доктора вдоль ушей и капали с бровей.
— Доктор Розен — служитель Господа. В свободное от насилия над природой человеческой время доктор служит духовным пастором в церкви Святой Троицы в Лос-Аламос, куда ходят за духовным утешением такие же ученые головастики, как он сам. Там он служит под именем отца Вильяма…
— Не профанируйте, как вас там… Лук что-то… — Розен отер пот с бровей и щек ладонью. — Моя вера в Христа неподдельна…
— Как же вы можете, веруя в сына Божия, перенесшего муки на кресте за человеков и для человеков, работать над созданием «человека бесплодного»?
— Не вижу противоречия. — Розен поднял очки с носа, куда они сползли, и исподлобья взглянул на Лукьянова. — Вы что, хотите для человека судьбы полчищ саранчи, которая, выжрав все зеленые поля, подыхает без пищи в пустыне, в каковую она же и превратила эти зеленые поля, и отвратительно воняет, подыхая? Этого вы хотите? Этого хотите для человека? Мое христианство — творческое и разумное, ваше и этих людей вокруг, — Розен презрительно показал рукой на троих О'Руркэ и Кристофэра, — архаическое, догматическое и лишенное смысла.
— Сейчас ты у меня лишишься смысла. — Виктор вскочил со стула и угрожающе занес руку над
