признала свою вину.
– Но вы можете взглянуть на ее глаза, – сказал он. – Они неумолимо свидетельствуют о том, что эта женщина – ведьма.
Он жестом приказал одному из своих подручных поднять веки осужденной. Те, кто стояли ближе к столбу, послушно заглянули глаза Миррен и, ахнув, начали в страхе чертить в воздухе знаки которые, по поверью, защищают человека от сил тьмы.
– И еще, – продолжал Лимберт, – эту женщину четыре раза поднимали на дыбу, а она все еще жива. Не является ли это неоспоримым доказательством того, что она обладает магической силой?
Толпа заволновалась. Из города доносился протяжный гул колоколов, извещавший о начале казни. Лежавшая у столба, в круге, очерченном охапками хвороста, Миррен не шевелилась. Лимберт был разочарован. Он намеревался сделать представление ярким и красочным. Народ, по его мнению, слишком долго лишали такого волнующегося зрелища, как сожжение ведьмы на костре. И теперь упрямая девчонка хочет испортить его грандиозный замысел. Исповедник заметил, что к месту казни не пришел ни один придворный. Из представителей знати здесь были лишь рыжеволосый наглец, раздражавший Лимберта, и два его приятеля. Даже Рокан не явился, чтобы посмотреть, как будут сжигать Миррен. Исповеднику не нравилось, что подготовленное им зрелище увидят только простолюдины. Впрочем, в душе он знал: легковерный наивный народ – самый благодарный зритель. Эти люди в отличие от знати принимали выдвинутые им обвинения за чистую монету и верили в виновность Миррен.
– Мне кажется, не стоит сжигать эту великолепную накидку вместе с ведьмой, – громко сказал Исповедник, обращаясь к своим подручным, и засмеялся, приглашая зрителей повеселиться вместе с ним.
Зеваки словно стадо послушных пастуху баранов захихикали. Они даже не подумали о том, что без самарры ведьма представляет для них большую опасность. В отличие от своих предков, которые свято верили в силу колдовства, современное поколение моргравийцев взирало на происходящее скорее с праздным любопытством, нежели с ужасом. Старики начали с опаской чертить в воздухе оберегающие знаки и бормотать заклинания против сил тьмы, но молодежь не обращала на них никакого внимания.
Помощники Лимберта сорвали с плеч Миррен расшитую самарру, и девушка снова оказалась нагой.
Это внесет разнообразие и оживит представление, подумал Лимберт, довольный тем эффектом, который произвело обнаженное, истерзанное, но все равно соблазнительное тело Миррен на мужскую часть зрителей. Исповедника обрадовало и удивило то, что рыжеволосый юноша не стал возражать, когда с осужденной сняли наплечник. Ему показалось, что все внимание Уила в этот момент приковано к мешку, который он держал в руках. Лимберт усмехнулся.
– Поджигайте! – приказал он.
И тут снова раздался ненавистный голос рыжего выскочки.
– Подождите!
Стоявшие рядом с Уилом Герин и Элид с удивлением посмотрели на него. Уил вышел вперед.
– Миррен из Белупа так и не признала себя ведьмой, – сказал он. – Ее обвинили и осудили, не добившись от нее ни слова. Да, эта женщина будет сожжена, но она умрет с тем же достоинством, которое сохраняла в застенке, где ее подвергали жестоким пыткам.
В этот момент Лимберт услышал топот копыт. Быстро обернувшись и взглянув на дорогу, он помрачнел.
– Как вам будет угодно, генерал Тирск, – процедил он сквозь зубы.
Такая уступчивость удивила Уила, ожидавшего новой словесной перепалки с Исповедником. Оглянувшись, он заметил на дороге, ведущей из города, большую группу всадников. Присмотревшись, Уил узнал Магнуса и Селимуса. Они скакали в окружении королевской стражи.
Так вот почему Лимберт так быстро сдался! Мужчины тут же стали низко кланяться королю, а женщины застыли в глубоком реверансе. Появление Магнуса в сопровождении свиты явилось для всех полной неожиданностью. Король был мрачнее тучи.
Если вам все это не нравится, мой король, то остановите казнь, подумал Уил. Однако Магнус лишь кивнул толпе своих подданных и молча проехал мимо. Судя по выражению лица Селимуса, он пребывал не в лучшем расположении духа. Тем не менее принц ухмыльнулся, заметив Уила. По-видимому, отец запретил Селимусу присутствовать на казни ведьмы, и принц был крайне недоволен тем, что его лишили такого развлечения.
Уил не понимал тех, кто получал удовольствие от страшного зрелища – сожжения на костре несчастной женщины. Как могут его соотечественники презирать жителей гор, называя их варварами, когда сами порой проявляют крайнюю жестокость?
– Мы заблуждаемся, мой мальчик, считая себя лучше варваров, – говаривал отец Уила.
Однако Фергюс никогда не развивал эту мысль, и только теперь Уил понял, что имел в виду прославленный полководец. Юноша огляделся. В толпе жителей Перлиса не было знати, и это утешало Уила. Большинство зевак были молоды. Они никогда не видели, как сжигают ведьму, и пришли сюда из любопытства, простительного в их возрасте.
Появление короля, не пожелавшего присутствовать на казни, взбудоражило народ. Зрителям стало не по себе, и Лимберт почувствовал досаду, утратив власть над толпой. Он поморщился, видя, как Уил достал из мешка рубаху и, подойдя к Миррен, накрыл ее тело. Никто не заметил, что рубаха была влажной.
Уил, склонившись, тихонько назвал Миррен по имени, и она, с трудом открыв глаза, взглянула на него, единственного человека, открыто проявившего к ней сочувствие.
– Мой щенок… Нейв… Обещайте, что вы позаботитесь о нем… – хриплым шепотом промолвила Миррен.
– Клянусь, что я заберу его к себе, – сказал Уил, изумленный тем, что она, прощаясь с жизнью, беспокоится о какой-то собаке.
Миррен слабо улыбнулась.
– Прощайте, Уил. Постарайтесь разумно распорядиться моим даром.