вершины горы, как говорят у нас на родине. Но мы выиграли время. Теперь обдумаем, что делать дальше. – Она поднялась.
Сейчас, когда опасность миновала и гормоны стресса пошли на убыль, она вдруг почувствовала страшную усталость, как часто бывает у врачей, имеющих дело с травмами.
– Толуй, останься, пожалуйста, при больном! Смотри, чтобы верхняя часть туловища была приподнята. Я скоро вернусь – выйду на минутку в сад. Если ему станет хуже – сразу позови меня!
Слуги и пациенты почтительно расступились перед ней, глядя на нее, как на сказочную фею, только что на их глазах совершившую волшебство. Во взоре молодого врача, который работал сегодня с Ло Ханченом, нескрываемое восхищение, он даже поклонился ей. Только сам Ло Ханчен, по-видимому, придерживался другого мнения – глаза его горели ненавистью.
Совершенно вымотанная, Беатриче брела по саду во внутреннем дворе лечебницы. Только сейчас она осознала истинные масштабы этого грандиозного сооружения: площадь двора никак не меньше нескольких сот квадратных метров.
Пораженная невиданной красотой, она застыла в изумлении. Сад этот – настоящий рай, не каждому смертному дано сюда входить. Он производит магическое впечатление. Вокруг не видно ни одного стражника…
Она решительно шагнула в причудливые ворота, словно получила высочайшее позволение императора.
Медленно шла Беатриче по дорожкам, посыпанным измельченной древесной корой, рассматривая все вокруг.
Повсюду возвышаются глыбы темно-серого гранита, поросшие мхом и карликовыми соснами; по светлой гальке струятся ручейки, впадая в два озера с прозрачной, чистой водой, где плещутся золотые рыбки и неспешно плавают черепахи. По всему двору расставлены коричневые, красные, синие и зеленые вазоны изумительной красоты с высаженными в них деревьями – и хвойными, и лиственными, – похожими на японские карликовые деревья бонсай. Но эти деревья выше и гуще.
Ей вспомнились три бонсая у Маркуса: редкие породы, подаренные ему японскими партнерами по бизнесу. Он тщательно ухаживал за ними: менял землю, сдувал с них каждую пылинку, как со своих дорогих ботинок. И каждый раз пытался объяснить ей философию, таившуюся в таком деревце.
Но ее всегда коробило, когда он, вооружившись ножницами и проволокой, приступал к обрезке растений, придавая им формы в соответствии с идеями дзен-буд-дизма. Эта обрезка была в ее глазах чистым насилием над природой. Здесь же, в саду, если и чувствовалось вмешательство человека, то бережное, деликатное. В форме этих деревьев ни малейшей искусственности – возникает полное ощущение, что такими их создала сама природа.
К одному из водостоков подвешена конструкция из металлических палочек: при порыве ветра они слегка колышугся, издавая тихие, ласкающие слух звуки.
Как хочется присесть на одну из скамеек для медитации, которые встречаются здесь повсюду. Ноги утопают в мягкой земле, и при каждом шаге ощущается аромат здоровой, пропитанной влагой почвы.
Маффео в первый день оказался, быть может, именно здесь… Не удивительно, что он вернулся из сада отдохнувшим. Даже она при всем своем скептическом отношении ко всяким эзотерическим штучкам ощущала на себе целебное воздействие парка.
С каждым шагом становилась спокойнее, растения, встречающиеся на пути, будто прибавляли здоровья, а камни – силы. Невероятно, но она действительно это чувствует! Обойдя весь сад, Беатриче забыла обо всем на свете. Знаменитая истина «Я мыслю, значит, я существую» в тот момент потеряла для нее всякий смысл.
Отрешенная от земных забот, она не заметила Толуя, вдруг оказавшегося рядом.
– Беатриче?
Голос тихий и нежный, совершенно неожиданный для монгола. Наверное, и на него сад оказывает такое же чарующее и умиротворяющее воздействие.
– Что-нибудь случилось? Больному стало хуже?
В голове пронеслись десятки вариантов – возможные осложнения… И все же удивительное спокойствие не покидало ее. Что бы там ни было, выход всегда найдется.
Наверняка это воздействие сада! Необходимо как можно скорее поговорить об этом с Маффео. Старый венецианец неплохо разбирается в древнекитайской философии и в буддизме. Сумеет, быть может, объяснить, случайно ее состояние или такова глубина замысла тех, кто создал сад.
– Нет, ничего не случилось, – ответил Толуй, – Янг Вусун чувствует себя хорошо и уже покрикивает на слуг. Спрашивает тебя, нельзя ли выпить немного воды – у него так пересохло во рту, что язык прилипает к гортани.
Беатриче облегченно улыбнулась – стокилограммовый груз с души свалился.
– Да, конечно, никаких возражений нет. Но почему ты пришел сам? По такому пустяку прислал бы слугу.
Толуй смущенно потупил взгляд, и его щеки покрылись нежным юношеским румянцем.
– Извини меня… Я помню, что ты просила остаться с Янг Вусуном. Но он в самом деле чувствует себя хорошо. Один из слуг присматривает за ним, а я…
Уставился на нее в упор – глаза светятся восхищением, милое лицо сияет от восторга. Поразительно похож в этот момент на своего дядю Джинкима.
– У меня к тебе столько вопросов… Не понимаю, что ты сделала, а еще меньше – почему ты так сделала. Я знаю только одно: несколько минуг назад этот человек был при смерти, а сейчас сидит на топчане и как ни в чем не бывало гоняет слуг. А ведь мудрейший лекарь моего отца не оставил ему никакой надежды… Пожалуйста, Беатриче, объясни мне – как это возможно? Почему, например…
Горячность и заинтересованность, с какими юный монгол засыпал ее вопросами, тронули ее до глубины души.
– Не сейчас, Толуй. Прежде всего, надо позаботиться о больном. А потом поговорим.
«К тому же я слишком устала, – подумала она, – чтобы ответить на все твои вопросы, мальчик».
Толуй оказался очень умным и любознательным молодым человеком. Будь он сегодняшним студентом – опередил бы большинство своих сверстников. Но именно поэтому на его вопросы так сложно отвечать: он слишком умен, чтобы ограничиться коротким ответом, а на длинные дискуссии и пространные разъяснения она сейчас физически не способна.
– Хорошо, понимаю… – откликнулся Толуй. – Но ты уже знаешь, как будешь дальше лечить Янг Вусуна?
– Есть много вариантов, я еще не решила, какой выберу. Надо хорошенько подумать.
Уже в следующую минуту Беатриче стало стыдно за себя. Такие отговорки в ходу у врачей, которые хотят побыстрее отделаться от пациентов, а главное, от их родственников. В повседневной практике стандартные ответы помогают выиграть время и избавиться от тягостных расспросов, но, в сущности, остаются ложью, в которой нет необходимости.
Когда она начинала изучать медицину более десяти лет назад, то поклялась говорить пациентам только правду. И вот от ее высоких принципов осталась лишь пыль… Не она одна ведет себя так. Многим врачам независимо от их специальности это свойственно, чего они даже не осознают. Она-то хотя бы понимает… Впрочем, это слабое утешение.
– Вернемся в зал Утренней зари, Толуй! – С завтрашнего дня она исправится. – Хочу убедиться лично, что Янг Вусуну действительно лучше.
XIV
Маффео с тоской наблюдал из окна, как Беатриче и Толуй медленно выходят из сада. Ли Мубай широко открыл раздвижные двери зала для медитаций – помещение будто слилось в единое целое с пространством сада…
Они-то не видят Маффео, стоящего за стройными колоннами, а он их видит. Холодный воздух
