– Чего ты мне тут ваньку валяешь? Да я все про тебя знаю. Про твою маленькую жизнь, про твои жалкие обиды, про твою зависть, которая жрет тебя изнутри сутками напролет. Знаю, как ты мучился, прежде чем пойти на это дело. У меня улик хватит, чтобы упечь тебя пожизненно. За тобой след – как за слизнем, от дверей банка до самой прокуратуры, мразь.
– Ничего вы не знаете! – сорвался вдруг парень. – Попробуйте сначала пожить так, как я, тогда и узнаете!
– Миллионы людей живут хуже, чем ты, но живут честно, – с ледяной хрипотцой произнес Александр Борисович, не успев даже удивиться тому, как легко раскололся парень.
– Это вам... – выкрикнул парень и поперхнулся слюной. – Вам все дается легко! Таким, как вы, везунчикам. А я должен пахать, чтобы продвинуться хоть на сантиметр в вашем гребаном мире.
– Хватит истерик. Говори – как задумал, как осуществил?
– Это не я... Это он... Я только согласился, а он... это он все придумал?
– Кто «он»? Имя, фамилия? Быстро, если не хочешь за все ответить один!
– Качеев... Дмитрий... Мой напарник... Это он придумал... он придумал, как ограбить инкассаторов.
– Когда? Где? Быстро!
– В четверг... Через два дня... – дрожа всем телом, почти навзрыд ответил Медведев. Его пальцы судорожно сжимались в кулаки и снова разжимались. Лицо было мертвенно-бледным, но на щеках выступили алые пятна.
– Кто еще? Кто третий? – резко спросил Турецкий.
– Никто.
– Не врать!
– Да никто же, ну!.. Вдвоем... Мы все задумали вдвоем...
– Оружие?
– Два «Макарова»... У меня дома... Мы не собирались их применять! – воскликнул вдруг Медведев, вскинув взгляд на Турецкого. – Честное слово!
– «Не собирались», – мрачно передразнил его Турецкий. – Никто не собирается. Пока курок не спустит.
– Да нет же... Честное слово, мы собирались по-тихому...
Турецкий почувствовал, как в висках у него запульсировала головная боль. Глаза стало застилать желтым туманом – предвестником обморока.
Александр Борисович сжал зубы и попытался взять себя в руки.
– Честное слово... – продолжал причитать Медведев. – Я даже брать с собой его не собирался... Это Качеев...
Голос парня звучал словно сквозь ватную занавесь – тихо и глухо, постепенно уплывая все дальше и дальше.
«Нет, – приказал себе Турецкий. – Только не сейчас. Нет. Ты выдержишь. Ты сможешь. Соберись».
Александр Борисович крепко сжал кулаки и прикусил нижнюю губу.
– ...и он сказал, что это будет легко... я пробовал его отговорить, но он...
Голос Медведева возвращался. Он звучал все громче и громче.
«Получилось», – выдохнул Турецкий и почувствовал, как по подбородку скатилось что-то теплое.
– Что это? – изумленно спросил парень, таращась на испачканный кровью подбородок Турецкого.
– Ничего, – сухо ответил Александр Борисович, достал из кармана платок, стер с подбородка кровь и прижал платок к кровоточащей губе. – В общем, так. Сейчас ты поедешь со мной на Петровку. Там еще раз все расскажешь, но уже с подробностями. Я сделаю все, чтобы ты получил условный срок. Слава богу, вы с Качеевым ничего еще не успели натворить. Ведь ничего? – жестко и холодно спросил он у Медведева.
Тот мотнул головой и с готовностью ответил:
– Ничего.
– Вот и хорошо. А теперь расскажи мне про генерала Свентицкого. Только правду. Ты в него стрелял?
– В кого?.. – Медведев выкатил на Турецкого изумленные глаза. – В какого генерала?.. Что-то я не...
– Генерал Свентицкий. Первый раз ты стрелял в него на улице. Второй раз попытался пробраться в госпиталь.
– Какой генерал? Какой госпиталь? Я ничего про это не знаю. Зачем вы мне это шьете? У вас всегда так, да? Мне говорили... Мне рассказывали... Стоит признаться в одном, как вы тут же вешаете еще десять...
– Кончай темнить, парень. Ты, кажется, уже убедился, что я все про тебя знаю. Ты решил отомстить за брата. Готовился долго. Много переживал. Суд учтет твое состояние, можешь быть уверен. Тем более что генерал жив. Это не убийство, это всего-навсего покушение. К тому же...
– Да что вы такое говорите? Какое покушение? – Медведев чуть не плакал. – Не знаю я никакого генерала.
– А про брата своего тоже ничего не знаешь?
– Мой брат застрелился. В Косово. Он был хорошим человеком и не хотел убивать. Его заставили. Он не выдержал.
Александр Борисович внимательно посмотрел на Медведева.
– Вот оно что, – тихо сказал он. – Значит, генерал – не твоих рук дело?
– Да не знаю я ни про какого генерала! Зачем вы меня мучаете? Зачем?
Медведев прижал ладони к лицу и разрыдался. Совсем как маленький мальчик.
Александр Борисович окончательно пришел в себя. Обморока удалось избежать, пульсирующая боль в висках утихла, желтая пелена перед глазами рассеялась. Головокружения тоже больше не было.
Теперь Турецкий смотрел на Медведева с удивлением. Было странно видеть, как этот здоровый детина с бычьей шеей и крепкими, как у коня, мускулами рыдает, как перепуганный ребенок.
«Час от часу не легче, – подумал Александр Борисович. – Однако как все повернулось. Метил в лоб, а попал по лбу. Кто бы мог подумать?»
– Я... правда... ни про какого... генерала... – хрипло, навзрыд, бормотал Медведев сквозь прижатые к лицу пальцы.
«А ведь и впрямь не знает», – подумал вдруг Турецкий. Чутье подсказывало ему, что парень не врет.
– Ну хватит, – мягко сказал Александр Борисович. – Порыдал и будет. Нам надо ехать. Вытри слезы и поднимайся. Платок есть?
Парень, не отнимая ладоней от лица, мотнул головой.
– На, возьми мой. Да бери, он чистый.
«Эх, не было печали, да черти накачали», – в сердцах думал Александр Борисович, ведя парня к машине.
6
Удар пришелся Штырю в челюсть. Штырь отлетел к стене, задев по пути журнальный столик, споткнулся о табурет и повалился на пол, сопровождаемый звоном разбиваемой посуды.
Любого другого такой мощный удар вывел бы из строя, но только не Штыря. Тот в секунду вскочил на ноги, прижался спиной к стене и, сжав кулаки, угрюмо проговорил:
– Зря ты так, Боров.
– Другого языка ты не понимаешь, – спокойно ответил ему Антон Боровой, потирая ушибленный кулак.
– Зря ты так, – повторил Штырь. – Не по-товарищески.
– Ну ладно, хватит блажить. – Боровой нагнулся, поднял с пола бутылку водки, отвинтил крышку и глотнул прямо из горла. Вытер губы и протянул бутылку Штырю. – На, хлебни.
– Не хочу!
– Хозяин – барин, – сказал Боровой, закрыл бутылку и, поискав глазами, куда бы ее поставить, поставил на подоконник. Повернулся к Штырю.
– Может, хочешь мне вмазать? – спросил он спокойно. – Ну, давай.
