может поквитаться с нами за разгром его шайки и потерю (хоть и мнимых) ценностей...» УАЗик урча мотором проследовал дальше и вскоре совсем скрылся за поворотом. Зоська успокоилась и вышла на дорогу. Утешился и я: «Что это я стал так боязлив, маловерный! Ведь Господь с нами, и что нам сделает злой человек?! Да будет воля Твоя, Господи! Спаси и сохрани нас! Аминь!»
- Жор, ты чего такой грустный? - спросила Пашка, мягко похлопывая вожжами по крупу кобылы.
- Чтобы никто не видел, какой я веселый! - пошутил я, натянуто улыбаясь, и добавил: - Очень не люблю прощаться... Приезжать гораздо лучше, чем уезжать!
- Я тоже так думаю! - согласилась Прасковья и вздохнула, но тут же весело добавила: - А ты сильно не грусти. Вот увидишь, мы обязательно скоро встретимся вновь! У меня почему-то появилось такое ощущение...
- Дай-то Бог! - согласился я. - Здорово здесь у вас все было! Я даже и не ожидал, что так сильно привяжусь ко всему этому.
Время, к большому сожалению, было к нам сурово и неумолимо. Едва мы подкатили к вокзалу, как уже объявили о прибытии моей электрички. Однако я успел все же сбегать за билетом и купить гостинцы моим милым дамам: большое мороженое Паше и крупный маковый батон Зосе. Но тут подошел поезд, а с ним пришла и горестная минута расставания... Пашка взяла меня за руку, и мы двинулись к вагону. Зоська, с удовольствием жуя вкусное угощение, помахала мне головой вослед и как-то шумно и грустно вздохнула. Большие часы на фасаде вокзального здания показывали 14:02. До отправления поезда оставалось всего три минуты! Прощаясь с Пашкой, я пообещал ей стараться делать все возможное и невозможное, чтобы отыскивать пути для нашей очередной встречи. Девчонка ответила мне тем же. Потом мы съели (поделив пополам) чудом оставшийся у меня шоколадный батончик «Пикник», а когда поезд прогудел, давая знак о скором отправлении, мы вновь, как и во время моего приезда, быстро трижды расцеловались, и я заскочил в вагон. Затем дверцы с надписью на толстом стекле «Не прислоняться!» разлучили нас. Пашка махала платком, я, высунувшись из окошка, отвечал ей, размахивая бейсболкой, но поезд так круто рванул вперед, что уже через несколько секунд не стало видно ни перрона, ни белого платка на нем, ни серо-розового здания вокзала. Станция кончилась и потянулись бесконечные лесопосадки с редкими разрывами дорог да речушек...
ЭПИЛОГ
Я опять сидел в электричке, которая с каждым перегоном, с каждой станцией увозила меня все дальше и дальше от Мещерского края и от Прасковьи. От чувства разлуки сердце как-то печально томилось, сжималось от холода одиночества. Но я успокаивал себя, говоря, что мы расстались ненадолго и что скоро обязательно встретимся, вновь сможем взять друг друга за руки и заглянуть друг другу в глаза... За окошком проплывали теперь уже совсем загустевшие темно-зеленые лесополосы, у подножия которых желтели кусты акации и алели цветки шиповника (розы собачьей, грустно усмехнулся я). А травы, высотой до полутора метров, раскрашенные горошком и вьюнками, клевером и колокольчиками, лютиками и кашкой, анисом и стрелами подорожника, терпеливо ожидали своих косарей.
От грустных мыслей, навеянных расставанием с девочкой Прасковьей, меня отвлек голос, показавшийся мне знакомым. Я повернул голову и увидел уже известных мне торговцев фаст-фудом.
- Горячие пирожки, гамбургеры, хот-доги, чаек-кофеек! - катил тележку краснощекий мужчина в белом халате. А девушка на сей раз несла перед собой лоток со всевозможными пирожными и домашней выпечкой. Огромный термос висел у нее за спиной, точно кислородный баллон у аквалангиста. Душа моя невольно встрепенулась.
- Чего желаете, молодой человек? - вежливо поинтересовался продавец, подставляя тележку прямо к моим ногам.
Я, мигом забыв о своей тоске, хотел уж было вновь порадовать торговца крупными закупками, но подумал, что хотя бы в день своей исповеди следовало бы обуздать свою плоть и не поддаться очередному соблазну напичкать себя всякой вкусной всячиной! Поэтому я только лишь заглянул в тележку, проглотил слюну и, виновато улыбнувшись, сказал:
- Нет, спасибо, ничего не надо!
Мужчина удивленно пожал плечами и отошел. (Неужели все еще помнил меня и мой аппетит, такой прибыльный для него?!)
- Может, сладкого? Или чай? - как-то уже безнадежно предложила девушка.
Я отрицательно покачал головой. Они вздохнули и пошли дальше по вагону:
- Булочки, суфле, домашняя выпечка, лимонад, орешки...
Чтобы окончательно избавиться и от печали, навеянной разлукой с Пашкой, и от соблазнительных искушений желудка, я решил лучше почитать толстую черную книгу, которая лежала на дне моей дорожной сумки в компании с дарами мещерских краев,
