удовольствием эксплуатировал СМИ. Возможно, что и НБП не смогла бы устоять перед искушением, если бы СМИ выбрали нас на эту роль. Но фашистская угроза предположительно должна быть одна, если их несколько, то внимание публики рассыплется, и угроза будет выглядеть менее угрожающей. Как бы там ни было, «Лимонка» вспахала пол-России именно к 1998 году. Парадоксально, что внезапный рост партии датируется именно годом, когда ушёл Дугин.
Люди в партии, разумеется, подобрались пылкие, яркие. Но юридических знаний катастрофически не было у большинства из них. Не было даже умения написать простой протокол собрания. В лучшем случае наши люди могли скопировать присланный им образец текста. Потому Фёдоров и я натерпелись с ними горя. Одни и те же документы приходилось пересылать множество раз. К тому же мы затеяли ещё и регистрацию каждого отделения в управлениях юстиции региональных администраций. И там над нацболами чиновники поиздевались вволю. Надо мной поиздевались тоже. Помню, в Калининград мне пришлось выслать в общей сложности восемь (!) вариантов уведомления в управление юстиции о том, что «на территории Калининградской области образовалось и действует региональное отделение Национал-большевистской партии, действующее на основании устава НБП… и так далее».
Надо сказать, что у меня лично, когда мы приступили к осуществлению гигантской задачи оформления и регистрации всероссийской политической партии, юридических знаний было немного. У Андрея Фёдорова были юридические знания. Он закончил университет, но административно-бюрократических знаний было недостаточно. Лучше всех знал все чиновничьи требования к регистрации наш бывший юрист Тарас Рабко. Какими-то советами он помогал Андрею, спасибо ему и за это.
Дело в том, что мы уже и прежде всё же регистрировали региональные организации партии в Минюсте, в его областном отделении. Регистрировали их по мере образования. К моменту Первого съезда партии мы были зарегистрированы как межрегиональная общественная организация Национал- большевистская партия с организациями в 36 регионах России. Впоследствии журналисты (у этих уровень юридического развития был ещё ниже, чем у рядового нацбола) не понимали, почему мы регистрируем региональные организации в областном отделении Министерства юстиции, а не в самом Министерстве.
На самом деле это одно и то же. Тарас Рабко, когда регистрировал нашу московскую первую организацию, пронюхал, что легче всего это сделать в областном отделении. По мере того как мы создавали региональные отделения, Тарас Рабко отправлялся с пачкой протоколов в областное отделение Минюста, и там новые регионалки прибавлялись к тем, что уже существовали у нас. А вот после 36 следующие 11 отделений мы уже должны были относить непосредственно в Министерство юстиции на Воронцово поле, д.4, рядом с индийским посольством. В левом крыле здания, сбоку, была расположена приёмная Минюста, маленький тамбур, маленькая комнатка для ожидания (как корабельная каюта) со столом и тремя стульями, коридорная кишка в два метра и дверь в приёмную, где за столом слева, сразу за дверью сидит юрисконсульт, ведающий организациями, а справа — юрист, принимающий по личным вопросам.
Надо сказать, что Минюст представлял собой в то время совсем забытое Богом учреждение с истоптанными до дыр дорожками советских времён на лестницах. Несколько непричёсанных наглых милиционеров внизу (им больше пристало бы охранять какой-нибудь ЖЭК), советские заплатанные и залатанные кабинеты с облупившимся линолеумом на полу. Возможно, сейчас, получив под свою руку ГУИН, министерство роскошествует? Мы сходили с Андреем Фёдоровым в приёмную Минюста: поговорили с юрисконсультом Наталией Владимировной о возможности принести документы на регистрацию, уточнили порядок оформления некоторых документов. И стали организовывать съезд. В августе состоялся поход на Москву «Трудовой России», в котором мы обречены были участвовать. Хочешь — не хочешь — мы же стали союзниками. Помню, что план похода на Москву в виде лучей пятиконечной звезды, протянутых к Москве, меня изумил, когда Худяков, Анпилов и Терехов продемонстрировали мне его с гордостью в штабе «Трудовой России». Показалось мне всё это крайне старомодной затеей. Однако с лучами пятиконечной звезды в тот поход влились к нам в НБП несколько новых людей, сыгравших затем значительную роль в партии. Со Смоленским отрядом приехал в автобусе Эдуард Кулёмин, выдающийся график и плакатист, которого я уговаривал и уговорил-таки в письмах стать лидером Смоленской организации. Он сделал нам в «Лимонку» лучшие плакаты, и если в первый период существования газеты — с 1995 по 1997 год — преобладали и задавали тон работы Лебедева-Фронтова, то в 1998–2000 годах преобладали работы Кулёмина. Его скелет с партийной повязкой на руке и надписью: «Не ссы — вступай в НБП!» — шедевр национал-большевистского стиля. С отрядом для похода на Москву приехали из Уфы наши ребята нацболы: Кузлев, Степанов и ещё несколько человек. Недавно Антона Кузлева зверски убили при неприятных обстоятельствах, он был руководителем нашей организации в Башкирии. Тогда же, за Москвой, в лесу, у небольшого озерца, познакомился я и с неизвестным мне парнем из города Самара, с биологом Сергеем Соловьем. Сейчас Сергей и его земляк из Самары Максим Журкин, а также паренёк из Смоленска Дмитрий Гафаров сидят в Рижском централе.
Помню, что туда же прибыли и питерские национал-большевики. Есть фотография, где целая толпа нацболов собралась на опушке леса. Фотографировали нас многие, в том числе и моя подружка, крошечная Настя. Она приехала со мной туда и сидела на поляне с девушками из Владимира, с Ириной Табацковой и Ниной Силиной. Нина сейчас содержится где-то рядом со мной в каменном мешке изолятора «Лефортово». По слухам, её увезли на стационарное обследование в психиатрический институт имени Сербского.
В походе на Москву было множество красных флагов, солнца, света. К вечеру, однако, я поскользнулся в жирной подмосковной грязи, и второй раз растянул вену и сухожилие на правой ноге. Первый раз это случилось в конце сентября 1997 года. Тогда, возвратившись с Голгофы выборов в Георгиевском округе Ставрополья, где я не имел возможности заниматься спортом, времени не было, я решил разом наверстать упущенное и, встав на мостик, начал «качать» шею. И в своём стремлении скорее обрести утраченную форму так перестарался, что сорвал внутреннюю вену, идущую от паха к коленке, и сопутствующее ей сухожилие. Ногу приходилось потом несколько месяцев подымать на кровать руками. Теперь всё началось сначала. Я еле доковылял до автобуса с помощью охранника Костяна, ребят и крошечной Насти. Впрочем, её помощь была психологической. Глядя в её умненькие серо-голубые глазки, хотелось жить.
Съезд неумолимо надвигался. Были заранее разосланы письма. Были получены ответы лидеров региональных организаций с согласием участвовать. С помощью союзников из «Союза офицеров», офицера звали Альберт, мы нашли рабочее общежитие одного из московских заводов. Общежитие использовалось для размещения командированных из регионов России. Я заключил договор с директрисой общежития и заплатил аванс. Директрису смутила было наша печать — изображение гранаты «лимонка», но Альберт отвёл её подозрения, сообщив ей какую-то возвышающую ложь. Найти подходящий зал для проведения молодёжного съезда оказалось не очень просто. Вопреки распространённому мнению, что все ДК нуждаются в деньгах и готовы немедленно предоставить площадь для любых мероприятий в обмен на денежные знаки, я выяснил, что это далеко не так. В центре города недалеко от Белорусского вокзала с нас заломили большие деньги, и директор очень подходящего нам клуба с аккуратным залом на 500 мест с красными креслами так и не сдался. «Пусть лучше стоит пустой», — сказал русский бизнесмен-директор. Огромный кинотеатр недалеко от площади трёх вокзалов оказался без фойе. Все фойе директор сдал косметическим киоскам, продавцам пирожков, булочек, готового платья, кожаных курток и медикаментов. А фойе было нам необходимо. В фойе мы намеревались регистрировать прибывающих делегатов съезда и в перерыве кормить их. Потому мы отказались от снятия этого довольно дешёвого кинотеатра. Бродить до бесконечности по Москве, выискивая кинотеатры, мы не могли, — время прижимало. Мы выбрали кинотеатр «Алмаз», что на Шаболовке. Симпатичная, даже изящная, директриса кинотеатра, казалось, не боялась ни Бога, ни чёрта, ни съезда собкоров молодёжной газеты с названием «Лимонка». Позднее нам шепнули, что крышей ей служил её любовник — какая-то шишка в РУБОПе. Штаб РУБОПа был расположен неподалёку на Шаболовке. Я молил Бога, чтобы директриса не испугалась, и хотел всучить ей деньги — оплату аренды помещения — вперёд, но она настояла, чтобы мы заплатили за пять дней до съезда.
Почему мы не сообщили впрямую, что состоится съезд Национал-большевистской партии? Ведь мы были легально существующей межрегиональной организацией. Опыт политической работы заставлял меня предполагать, что перспектива пригреть под своей крышей съезд радикальной молодёжной политической партии вызвала бы неприятный холодок в груди любого директора. И почти наверняка вызвала бы негативную реакцию со стороны местного милицейского начальства. Съезд же корреспондентов газеты всё же не пугал до такой степени.
