выбрали один, тот, что длиннее и где больше меди. Был заслушан также марш НБП, написанный для нас Дмитрием Шостаковичем, внуком известного композитора. Марш вызвал бурный восторг зала. Впоследствии газеты охотно писали о Дмитрии Шостаковиче, авторе гимна НБП.
Я торжественно закрыл съезд. К вечеру все делегаты, кто не уехал, должны были собраться в сквере у МИДа и пройти вместе с союзниками по Фронту трудового народа, армии и молодёжи вдоль набережной к Белому Дому, где у бывшего здания СЭВ должен был состояться митинг памяти событий 1993 года.
Закрывая съезд, я собрал лидеров региональных организаций и около полутора часов промывал им мозги. Мы уточняли методы работы, способы и периодичность связи и многое другое. Лидеры были все с различным политическим опытом, от нуля до четырех лет. Лидеры одиннадцати новых организаций задавали, конечно, больше вопросов. Но и испытанные партийцы имели что спросить. Большинство региональных лидеров приезжали в Москву, или я ездил к ним, однако были и такие, кто видел вождя впервые. Спокойные или нервные, быстрые или задумчивые, ребята эти все привезли вопросы. Я терпеливо отвечал, понимая, что даже если бы мы засели на двадцать дней, а не на два, нам не хватило бы и двадцати. Только несколько делегатов были старше 40 лет. А именно: Владислав Аксёнов из Нижнего Новгорода (вскоре против него взбунтуются его молодые нацболы и уберут его), Геннадий Фёдоров из Ярославля (лидерствует и поныне), бывший элдэпээровец Галиев — лидер Кемеровской области, Астраханскую областную организацию возглавлял пожилой учитель, но вместо него приехал 35-летний Алексеев. Вот и всё. Весь остальной контингент лидеров был молод. Я? Отцов-основателей не выбирают. Какого возраста есть, такого и берут.
В узком кругу лидеров я расширил исключительно для их внутреннего пользования информацию о расколе в Московской организации в апреле текущего года. Я рассказал о расколе уже в первый день съезда, поясняя ребятам Гребнева ситуацию с Александром Гельевичем Дугиным. Но рассказал вкратце, всячески избегая отрицательной оценки личности Дугина. Я хотел, чтобы он остался отцом-основателем НБП, не желая подвергать несправедливой ревизии его образ, потому что так было лучше для самой партии. «Чтоб не затирать потом лиц на фотографиях и не подвергать цензурированию партийные архивы», — смеялся я. Однако региональным лидерам полагалось знать больше. Многие из них видели бурную антинационал-большевистскую полемику, развитую «Гельичем» в Интернете. Я объяснил ребятам, что у Дугина оказался скверный и склочный характер. Что он злорадствовал по поводу раскола московской организации, что он интриговал против партии. Что радовался тому, что с ним ушли, как он считал, лучшие партийцы. Что впоследствии он пытался оторвать от НБП региональные организации…
«Мы припомним ему всё это в Ночь Длинных Ножей, Эдуард Вениаминович», — сказали из заднего ряда. «А почему нельзя было слить всю эту информацию в «Лимонку»?» — спросили меня. «Взвесив «за» и «против», зная, как, прибывая в провинцию, московская муха становится слоном, мы решили не обнародовать раскол. Решили, что такая информация может внезапно поделить партию на две части: на тех, кто за Лимонова, и на тех, кто за Дугина, в то время как конфликт произошёл по причинам куда более важным, чем отношение партии к этим двум личностям. Потому мы решили скрыть от партии конфликт. Вину беру на себя и считаю, что мы поступили правильно. Сгоряча все вы могли бы поделиться и сегодня мы имели бы НБП(Л) и НБП(Д) или же несколько НБП по подобию многочисленных Трудовых Россий». Руководители региональных организаций согласились, что в данном случае умолчание было правильной тактикой.
Вечером я дал по очереди вести колонну национал-большевиков Гребневу и Маузеру. Было нас много, выглядели мы браво, и многочисленные отряды милиции, конвоирующие нас, глядели на нас угрюмо. И кричали мы громко. На эстакаду у мэрии, как бывало в прежние годы, нас и наших союзников не пустили. Пришлось выступать внизу, у гаражей, подставив небольшую трибуну и подкатив в качестве заднего фона грузовичок «Трудовой России».
После митинга я простился с теми делегатами, кто отправлялся на вокзалы. Предостерёг тех, кто собирался отправиться к стадиону на всенощную службу в память погибших здесь 5 лет назад. Предостерёг от излишеств как в потреблении алкоголя, так и в общении. «С каждым годом здесь отираются в эти дни всё больше пустых и никчёмных людей, не имеющих к защите Белого Дома никакого отношения. Будьте бдительны». И с сознанием выполненного долга отправился спать. В сопровождении Насти и охранника Локоткова. Разумеется, были и недовольные, всегда есть люди, пылко желающие, чтобы праздник длился и не прекращался. В этот раз недовольны были питерцы. Я же был очень доволен. Вся эта орава без особенных эксцессов сумела принять важные решения, пообщалась, убедилась, как нас много и как мы сильны. В чём и состоит задача съездов политических партий.
глава XV. Министерство юстиции
Крашенинников — сейчас он депутат и глава Комитета, кажется, по законотворчеству — был министром юстиции и напоминал увеличенную копию Николая II. Увеличенную и надутую. Николашка вот только не был, по-моему, блондином, а у министра же были яркие губы, голубые глаза и остатки волос на голове свидетельствовали о том, что он блондин.
Было 6 октября, и я сидел в кабинете министра. Он согласился со мной встретиться — легко, без проблем согласился. Я решил на основании этого, что он положительный тип, но оказалось — я ошибся.
Почему я к нему обратился? Накануне он высказался в негативном духе об экстремизме. Если мне не изменяет память, он готовил проект закона о противодействии экстремизму и фашизму, и вот моя Национал-большевистская партия, как и РНЕ, являются у нас в России примерами экстремистских организаций. Я написал ему письмо, соблазнив по телефону неизвестную мне секретаршу, добыл номер его факса и предложил министру встретиться. Дабы я мог лично развеять сложившееся у министра Павла Крашенинникова впечатление, что якобы НБП — экстремистская организация. К моему удивлению, мне позвонили, соединили с ним, и мы договорились о встрече.
Я уже рассказал о впечатлении захолустной второсортности, производимом Министерством юстиции. (Министерство культуры в китайгородском дворе — ещё более бедная организация. Во всяком случае, обе они были таковыми по состоянию на 1998 год.) Менты, если и не играли в карты в вестибюле, бросая их, засаленные, на журнал входящих, то что-то такое делали деградантное, так что было впечатление, что режутся в карты, — всё было в высшей степени неформально. Чуть ли не по плечу тебя хлопали. Мы с Фёдоровым поднялись на третий этаж. Рваные дорожки — там, где они не покрывали линолеум, было видно, что линолеум весь в рытвинах и колдобинах.
Секретарша доложила о нас. Вошли. Поздоровались. Министр был в голубом костюме. Мы сели с Фёдоровым возле длинного стола для совещаний. Крашенинников сел напротив. Рядом с ним сел человек с землистым лицом и положил на стол портативный диктофон, похожий на футляр для очков. «Не возражаете, мы запишем?» Я сказал, что нет, не возражаем. Андрей Фёдоров сообщил Крашениннкову, что в университете его обучал тот же профессор, что обучал и Крашенинникова. Я сказал, что НБП и РНЕ — разительно отличающиеся друг от друга организации. Я добрым, мягким тоном сообщил министру, что нельзя путать газету «Лимонка» и Национал-большевистскую партию. На все мои пояснения Крашенинников понимающе кивал, но парировал их тотчас своим каким-либо заявлением. «А как же тогда понимать, что эмблемой газеты и партийной печатью вы избрали гранату «Ф—1»? А как же тогда понимать лозунг «Ешь богатых!»?»… И всё равно он произвёл на меня скорее благоприятное впечатление. Я подарил ему книгу «Анатомия героя». Сказал, что буквально завтра-послезавтра мы собираемся принести документы на регистрацию всероссийской политической партии НБП. «Приносите. Рассмотрим. В течение месяца дадим ответ. Если нет никаких огрехов — зарегистрируем».
Мы простились и вышли. Тряся губами, менты гонялись друг за другом по вестибюлю. «Ну и как он вам показался, Эдуард?» — спросил Фёдоров. «Да вроде дружелюбный». — «Он человек Степашина», — сказал Андрей. «Зря вы сообщили ему, что мы сдаём документы на регистрацию. Теперь он потребует их под его личный контроль…» — «Вы думаете, его оставили бы в безвестности о том, что самая крупная радикальная партия России принесла документы на регистрацию? Наивный вы человек». — «И книга. Начитается ещё…» — продолжал Андрей, как бы следуя своим мыслям. Скептический молодой человек, он часто бывал
