подъезду. О Юрочке Велена не беспокоилась, и вовсе не потому, что тот остался со своей матерью, хотя Лариса действительно была дома. Велена, однако, не сомневалась, что Лариса, как обычно, занята своим привычным вечерним делом – потягивает коктейли, смешивание которых сделалось для нее настоящим хобби, сидя возле бара, одновременно бездумно глядя в телевизор, изредка переключая каналы, неизвестно зачем. Вечера хозяйки походили один на другой как две капли воды: вначале медленное накачивание алкоголем, затем – спасибо, хоть на своих собственных ногах! – Лариса отправлялась к себе...
Велена, лежа без сна в собственной кровати, слышала, как та неуверенно поднималась по лестнице, как затем громко, без малейшей заботы о том, что может разбудить Юрочку, она хлопала дверью своей спальни. Выждав после этого пару минут, Велена вставала и шла вниз – выключить телевизор и свет, поскольку сделать это Ларисе никогда не приходило в голову. Нет, оставить на эту женщину даже давно уснувшего Юрочку она не могла. И потому, когда Илюша во время их вечернего традиционного звонка настойчиво попросил Велену приехать к нему, она договорилась с Анной Максимовной – кухаркой, женщиной доброй, ласковой, ненавидевшей Ларису, кажется, не меньше Велены, а главное, обожавшей Юрочку, что она останется ночевать в особняке.
Дверцы лифта, на котором она поднималась на нужный этаж, раздвинулись, и Велена сразу же увидела Стулова, который стоял на площадке, ожидая ее, судя по всему, с таким нетерпением, что даже высидеть в квартире не смог. Неужели еще что-то стряслось?!
– Слава богу! – Он шагнул к ней и почти потащил за собой. – Как ты долго...
– Разве?.. Мне нужно было проинструктировать Анну Максимовну, а доехала я, по-моему, быстро... Илюша, что случилось?
– Не знаю... – Он смущенно посмотрел на Велену и отвел глаза. – Возможно, просто все-таки сдали нервы...
Они уже стояли посреди холла, выглядевшего по сравнению с холлом особняка небольшим.
– Твоим нервам давно пора было сдать, – через силу улыбнулась Велена. – Но меня ты не обманешь – что-то случилось еще? Что?
– Ерунда, мелочь... – Он на мгновение отвел глаза. – Мне звонил следователь, Турецкий – тот, который тебя вызывал...
Она кивнула:
– И... что? Тебя... снова подозревают?!
– Дело не в этом... Он попросил меня в ближайшие дни не выходить из дома, как он выразился, руководить моей фирмой исключительно по телефону...
Велена тихо ахнула и невольно сделала шаг к Илье – теперь их разделяло не более метра.
– Илюша, это не может означать никакого домашнего ареста, это может означать только одно: Турецкий опасается за твою жизнь!.. Понимаешь?.. А если у него такие опасения возникли, значит... значит... они на что-то наткнулись... Боже мой, Илюша...
Она беспомощно всплеснула руками.
– А ты еще выскочил на площадку меня встречать. Ты сумасшедший!
Он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза, и Велена, давно уже привыкшая отводить в таких случаях взгляд из боязни, что он прочтет в нем то, о чем знать ему, с ее точки зрения, до поры до времени не следовало, на этот раз глаза не отвела, у нее просто не было больше на это сил. Не было сил скрывать от Ильи ни всю ту боль, которую он, сам того не ведая, причинил ей за прошедшие годы, ни то, что, вопреки всему, в душе Велены существует, как и прежде, образ одного-единственного мужчины. Возможно, это болезнь, возможно, что-то вроде фанатичного идолопоклонства, но это – так, и ничего с этим поделать нельзя...
И он понял все. И в следующую секунду Велене показалось, что она куда-то летит, потому что неведомая сила оторвала ее от пола, легко подняв не вверх даже, а ввысь, и совсем рядом она увидела глаза Ильи, в которых сквозь навернувшиеся у этого на самом деле сильного и, несомненно, мужественного человека слезы светилось то же, что и в ее глазах, – боль и любовь, любовь и боль. Впервые за все их общие годы Велена ощутила прикосновение его губ к своим губам, и оно оказалось именно таким, каким она ожидала его, кажется, всю свою жизнь – решительным и нежным одновременно...
И тогда впервые на памяти Илюши и ее самой, впервые с момента гибели Саши с Дашенькой, Велена отчаянно и горько разрыдалась, изо всех сил прижавшись к Илье Стулову, крепко обняв этого очень умного и невероятно глупого человека...
Александр Борисович Турецкий посмотрел на часы, затем на сидевшего напротив него Романова. Диктофон был только что выключен, время успело перевалить за половину двенадцатого ночи, а его собеседник, немного успокоившийся в процессе их долгого разговора, а затем прослушивания записи, устало сутулился на стуле для посетителей, потеряв вдруг ту подтянутость служаки, которую Турецкий отметил в нем в первый момент. Это было естественно: человек, совершивший решительный и необратимый по последствиям поступок, всегда ощущает некоторую опустошенность...
Мобильный телефон Турецкого нарушил возникшую паузу.
Александр Борисович взглянул на определитель номера и, вздохнув, включил связь.
– Ну, и что теперь?.. – Голос Ирины Генриховны, любимой супруги, так и не дождавшейся от него обещанного возвращения «пораньше», то есть к ужину, был, как всегда в таких случаях, ироничен. Никакой особой злости в нем, однако, не чувствовалось. Турецкий невольно улыбнулся, прежде чем отозваться.
Вот именно это качество жены он и ценил в ней превыше всего: никогда она на самом деле всерьез не делала проблемы из тех особенностей его работы, которые приводят к абсолютно достоверному, подтверждаемому из года в год статистикой факту: число разводов среди работников правоохранительных органов едва ли не на порядок выше, чем у людей любой другой профессии. Во всяком случае, пальму первенства в этом отношении держат именно они. И, как правило, инициатива развода исходит от их «половин».
Ирина Генриховна в этом отношении являлась удивительно терпеливым и стойким исключением, однако чисто внешне «традицию бунта» соблюдала весьма тщательно, чем немало забавляла своего супруга: сейчас явно был как раз тот самый случай.
– Виноват, Ириша, – начал исполнять свою роль Александр Борисович. – Похоже, сегодня ехать домой мне просто нет смысла...
Выслушав все, что было положено в таких случаях – во-первых, а вслед за этим не вполне последовательно инструкцию по поиску утром, когда он, вероятно, все-таки вспомнит свой домашний адрес, оставленного ему завтрака – во-вторых, Турецкий пожелал супруге спокойной ночи и отключил связь.
За время разговора Турецкого с женой Романов немного пришел в себя, во всяком случае, сутулиться перестал. Но и никаких просьб по части своих, личных проблем выражать больше не пытался. Александр Борисович, еще немного помолчав, заговорил об этом сам.
– Скажите, Владимир Кириллович, – начал он, – вас чем-то не устраивает работа у Иванова? Только честно, как на духу! Лично мне кажется, что вы чего-то боитесь, и не только в связи с делом Стуловой. Ведь что-то же заставило вас сделать эту запись? – Он кивнул на диктофон. – И это при том, что зарплата ваша нынешняя – не в пример прежней...
Некоторое время молчал и Романов, который теперь опять сидел на стуле прямо и напряженно. Владимир понимал, сколь многое зависит сейчас от его ответа, от его способности к прямоте и честности...
И он решился.
– Я вам отвечу, Александр Борисович, правду, во всяком случае так, как я ее сам вижу. Я погорел из-за денег. Бес попутал, и раз честно – значит, честно: путал меня бес неоднократно, это я попался только один раз...
Турецкий кивнул, с интересом глядя на своего собеседника, понимая, как на самом деле трудно дается тому каждое слово.
– Ну... В общем, конечно, Иванову я более чем обязан тем, что он сумел вытащить меня каким-то чудом из-под суда. Я тогда не особо задумывался о характере этого «чуда», понял только потом, уже работая на него... Вы правы: когда я догадался, что он путается с бандитами, взятки направо и налево раздает, то действительно испугался. Почему – говорить не стану, вы и сами понимаете. Но дело не только в этом. Я, только попав к нему на службу, понял, что свою работу, оказывается, любил, что на самом деле, хотя я сам
