Дверь открыла невысокого роста девушка в халате, она вытирала руки полотенцем, из комнаты слышался детский визг.
– Макс, молчи! – приказала она. – Слушаю вас.
– Мама, иди сюда!
– Макс, замолчи, я сказала! Наверно, она и есть Михолап, подумал Ермилов.
Это имя или фамилия?
– Я ваш сосед. Лопатина то есть.
– Это рядом. – И она ушла к себе, в правую дверь.
Ермилов постучал в левую. В комнате раздался шум, словно что-то упало со стола, но дверь никто не открыл. Ермилов постучал еще. Безрезультатно. Что делать? Ермилов вышел из блока и снова позвонил.
Девушка в халате появилась из своей комнаты.
– Что вы делаете?!
– Пытаюсь дозвониться. Хотя, боюсь, его нет дома.
– Как же! Пять минут назад в туалет выходил. Не просочился же он в канализацию. Как вас зовут?
– Илья.
– Илья, долбите сильнее, он дома, точно вам говорю.
Ермилов внял совету и несколько минут терпеливо обстукивал дверь Лопатина. Наконец у соседки не выдержали нервы, она выбежала и закричала:
– Сашка, не будь идиотом, открывай! К тебе че
ловека подселяют!
За дверью послышалось движение, и наконец она приоткрылась. Ермилов увидел два глаза и две рыжие брови.
– Вы кто?
Ермилов не нашелся что сказать и помахал перед рыжими бровями бланком, который дала ему заполнить «этажерка». Дверь открылась шире, и Ермилов увидел перед собой Лопатина. Лопатин загораживал собой проход, он был в спортивных трусах советского образца – в синих с красной полосочкой. Ермилов успел заметить, что в комнате мелькнула еще одна фигура, явно мужская.
– Не пущу, – внятно сказал Лопатин и захлопнул дверь.
Макс в соседней комнате немедленно завизжал, Ермилову показалось, что от восторга. Девушка-соседка готовила в коридоре рисовую кашу с черносливом и, похоже, получала от происходящего большое удовольствие.
– Виноград вам не вернули? – сказал Ермилов просто, чтобы что-то сказать.
Михолап посмотрела на него с подозрением, но промолчала.
Комендант по-прежнему играл в шахматы против себя самого и, кажется, выигрывал. При появлении Ермилова Богосян поднял указательный палец правой руки, и было ясно, что в таком задумчивом положении он может сидеть дольше Карпова, Каспарова и Крамника, вместе взятых. Вахтерша пила чай с тульским пряником. Под деревянным почтовым ящиком лежала стопка газет «Экстра-М». В лифт зашел сантехник в резиновых сапогах.
Ситуация представлялась на редкость идиотской. Вернуться на ночь к однокласснице? А что еще делать?! Только надо сперва ей позвонить, а то день больно удачно складывается. Кое-как Ермилов дотащился назад к лифту, к телефонам, сумки уже нереально отяжелели. Принялся обреченно звонить. Трубку не снимали. А ключ от квартиры Ермилов уже вернул, хотя одноклассница и настаивала, чтобы оставил себе, мало ли что. Но ехать наобум было рискованно – она человек малопредсказуемый, из тех, что могут выйти за сигаретами и вернуться через неделю... Вот влип. Ну и к кому теперь? Куда? Из-за соседнего квартала дугой маячила гостиница «Космос». Кое-какие деньги имелись, но на «Космос» их вряд ли бы хватило. Надо было искать ночлег подешевле.
В трамвай он сесть не успел, потому едва занес ногу на подножку, прямо на него сверху выскочила Кира.
– Как в кино, – пробормотал Ермилов, восстанавливая равновесие.
– На том стою, – засмеялась она. – У нас теперь так и должно быть, – как в кино. А вот у тебя что, это хобби такое, в жару с большими сумками туда-сюда разъезжать? Или вес сгоняешь? – Она критически осмотрела Ермилова. – Нет, не похоже. Или ты жить в этом трамвае собираешься?
– Нет, конечно, я... – замялся Ермилов, проклиная себя за неловкость, за элементарное отсутствие чувства юмора, за неумение вести динамичный диалог, в конце концов. А ведь с самим собой так хорошо получается. – Это долго объяснять. Я просто еду и... все.
– Не вселился, ясно как день, – сообразила Кира. – И куда теперь?
Ермилов не смог сказать, что в гостиницу, и соврал:
– Хочу найти кого-нибудь из друзей. У меня в Москве есть одноклассни...к.
– Как-то ты не сильно уверенно об этом говоришь, – заметила Кира.
– Боюсь, что его дома может не быть...
– Хм. Я собираюсь пошляться по городу. Взять тебя с собой? Можешь пока забросить сумки в мою комнату.
Ермилов посмотрел на нее и подумал: «Сегодня я и ночевать буду в ее комнате» – и тут же выругал себя, сам не понимая за что. Совершенно незнакомы? Ну и что? «Тебе сколько лет, парень?» – эту фразу ему частенько говорил отец, когда Ермилов ставил его в тупик.
Через десять минут они снова вышли на улицу. Уже отчетливо наступил вечер, жара спадала, но все еще было светло.
– Что станем делать?
– Пойдем в кино? – предположил Ермилов.
– Издеваешься? – Кира поддержала разговор в вопросительной интонации. – Ты представляешь себе, сколько нам этого добра предстоит в ближайшие пять лет? Поехали на Арбат.
– Я, конечно, провинциал, – сказал Ермилов, тщательно подбирая слова, – но не до такой же степени. Это, не сочти за обиду, как-то пошловато...
– «Не сочти за обиду»! Еще не встречала во ВГИКе никого, кто бы так разговаривал. Слушай, провинциал, ты откуда взялся?
– Из Лондона... – И он тут же пожалел, что это сказал. – Да нет, из Новосибирска. Я в Новосибирске жил. А отец в Лондоне уже много лет работает. Последние полгода я у него был.
– Я хочу там кое на кого поглазеть – на Арбате. И тебе не вредно будет, провинциал из Лондона- Новосибирска. Ты же режиссер?
– Лет через пять, возможно, стану. – Ермилов с неудовольствием почувствовал, как рот невольно разжимается в улыбке. Как это красивые женщины умеют заставить тебя почувствовать себя самодовольным идиотом?
КИРА
На Арбате был обычный джентльменский набор – уличные художники, музыканты, фотографы с пони и удавами, продавцы чего угодно, гадалки, скупщики драгметаллов и антиквариата – в общем, привычная, мозолящая глаза картина.
Кира, особенно нигде не задерживаясь, шагала целеустремленно, но в то же время и расслабленно, словом, гуляла в некотором направлении.
Скоро конечный пункт стал Ермилову ясен. Недалеко от театра Вахтангова приличная толпа окружала нечто любопытное и через определенные интервалы дисциплинированно издавала порции смеха, словно руководимая незримым дирижером. Ермилов с Кирой кое-как протиснулись поближе и разглядели в центре паренька в оранжевой бейсболке, носившегося взад-вперед и выкрикивавшего слова:
– Папа, папа, я больше никогда не пойду с тобой кататься на санках!
Что он сказал дальше, Ермилов не расслышал, потому что толпа покрыла эту фразу слаженным смехом. Парень рассказывал анекдоты, собирая деньги в бейсболку, причем обходил, вернее, оббегал своих слушателей он до того, как рассказывал финал. Ермилов не мог не признать, что вымогательство построено очень грамотно и культурно.
– Полная версия картины Репина: «Иван Грозный убивает своего сына»...
