И тут девушка стала рассказывать, что он – Александр Борисович – был тем легендарным для нее, вчерашней студентки, следователем, на примерах расследований которого она и постигала не только мудрость юридической науки, но и высокий смысл своей будущей профессии. Она училась думать, как он, искать доказательства, как он, вообще, поступать, как он. Это произносилось ею с неподдельным, искренним пафосом, продиктованным, разумеется, неожиданной встречей. Она-то ведь считала, что ему, по крайней мере, если не сто, то не меньше восьмидесяти лет. Это ж Турецкий! А он – вон какой!.. Совсем, оказывается, молодой еще...
Да, будь Турецкий попроще, у него бы пошла голова кругом от стольких дифирамбов. Но многое из сказанного он уже слышал, и не раз, а ко всему остальному был почти равнодушен. Единственное, пожалуй, что действительно горячило его кровь, так это ее просто поразительная притягательность и еще – искренность, с какой было высказано удивление, что он еще так молод, – тут Александр Борисович не ошибался, уж отличать блеф от правды он давно научился. А потом еще очень хотелось верить этой славной девушке. Хотелось, в самом деле, взять в руки эту прекрасную «дудочку» и, образно говоря, извлечь из нее прекрасную мелодию... Нет, наверное, еще приятнее гладить эту очаровательную ножку или сдувать золотистые волоски маленькой челки со лба, или прикасаться губами к нежным веснушкам на щеках. Ну, прямо черт знает что! И не то, чтобы влюбился с первого взгляда, – такое случается в жизни, уж он-то знал, – но сейчас почувствовал вдруг какое-то просто невероятное влечение, необъяснимую тягу к этой девушке с сияющими глазами.
Видимо пауза затягивалась, и вырастало какое-то непонятное и совершенно никому не нужное напряжение.
– А вы, правда, генерал?
– Ага, – смешно кивнул он и вздохнул.
– А почему же погоны не носите? И вздыхаете так тяжко?
– Давно было... Помните стариков из «Белого солнца пустыни»? Вот и я... давно здесь сидим...
А ведь, по правде говоря, вы вдвое старше меня по званию, причем, по двум параметрам, если можно так сказать, сразу. Догадываетесь об этом?
– Интересно!
– Серьезно? Тогда скажу. У меня по одной звездочке на погонах, а у вас – по две.
– Ха! Сравнили свою и мои!
– Вы не дослушали. Моя-то – в прошлом, а ваши – это только начало будущего. Прекрасного и светлого. Но это – во-первых.
– А что будет во-вторых? – ей определенно нравилась эта игра.
– А во-вторых, вы – удивительно красивая женщина, и это обстоятельство сразу снимает любые споры между нами. Исключительно в вашу пользу.
– Вон вы как?... Тогда я разрешаю вам звать меня на «ты» и просто Алей.
– Спасибо. А вы можете звать меня Сашей и обязательно на «ты» без всякого разрешения. Но только не в присутствии гриба. Идет?
Она смеялась, глаза сверкали, расширяясь и, словно бы, затягиваясь поволокой, то есть решительно демонстрировали, какое истинное удовольствие девушка испытывает от общения с таким интересным мужчиной...
Но вот синие глаза ее прямо-таки полыхнули внутренним огнем, когда она, пронзительно взглянув на Александра, встала и вышла из-за стола, чтобы достать из шкафчика чашку с блюдцем и налить в нее кофе для такого приятного гостя. Она непринужденно шагнула и слегка повернулась, чтобы нагнуться к нижней дверце, – и каждое ее движение, словно в медленном танце, ритмично перемежалось короткими паузами. Турецкий понял, для чего. Она хотела, чтобы он увидел и оценил ее всю, – не только туфельки и пучок на затылке, а стройную, словно отлитую из темной, чуть зеленоватой бронзы фигуру, с красивыми, покатыми плечами и неправдоподобно узкой талией. Да... а бедра, а ноги, а поза – е-мое! Нет, это уже отдельная песня...
А, в общем-то, в таких редких случаях мужики – нормальные мужики, не маньяки – тщательно скрывают от посторонних свое неистовое желание и с мечтательным выражением на лице признаются себе: эх, была б ты моей бабой!.. Но обычно на этом все и заканчивается, чтоб когда-нибудь, может, много лет спустя, вспомнилась вдруг, без всякого повода, эта женщина, и ты, старый дурак, повторил себе именно эти самые слова... насчет старого дурака...
Боюсь, не получится у нас откровенного и делового контакта с Игорем Исаевичем, несколько сокрушенно подумал Александр Борисович. Если только посредницей не выступит сама валькирия... Но, может быть, она согласится?... Не оставлять же, действительно, такой исключительный случай лишь поводом для сокрушенных воспоминаний на старости лет!.. Да и потом опыт многолетних расследований, принципы там и подходы к тем или иным проблемам, способы, наконец, применения теоретических знаний в ежедневной практике, ну, и всякое прочее, – это же все чего-нибудь да стоит? Зачем же выбрасывать такое богатство за ненадобностью, когда можно с успехом передать его, как говорится, из рук в руки... из уст в уста, если быть предельно точным. Все может однажды пригодиться в жизни и профессиональной деятельности. Как будто это понятия разные... Если, конечно, грамотно распорядиться благоприобретенными знаниями, с помощью которых... нет, просто, – которых у него навалом! Грех ведь не воспользоваться...
Разумеется, не столь сумбурно и темпераментно, а более сдержано, но и не менее страстно, Александр Борисович высказался в том смысле, что наработанный им опыт, о котором Аля упомянула, практически ничто по сравнению с тем, что используется, к сожалению, редко, но как раз и является основным его, можно сказать, «золотым запасом». И если у нее вдруг когда-нибудь объявится нужда, то он с огромным удовольствием поделится всеми без исключения своими знаниями, в этом она может быть совершенно уверена. Все эта было им сказано сдержанным тоном, почти без выражения, но, вероятно, с недостаточно скрытым возбуждением. И оно, совершенно определенно, не могло не произвести впечатления на девушку, которая вот только что, десять минут назад, так эффектно представила ему на обозрение себя. И реакцию ведь успела проследить, чертовка! И наверняка утвердилась в том, что произвела-таки очень сильное впечатление...
«Увы, – мог бы сказать себе Александр Борисович, – а не кажется ли тебе, Саня, что все повторяется, и ты совсем не убеленный сединами, (это, пожалуй, так, для пущего эффекта сказано – какая седина еще у блондина?), и ситуация со страстно дышащей девушкой – опять юристка! – повторяется, да и сама Аля очень напоминает ту, давно потерянную в жизни Лилю, которую они с Грязновым, ну да, самым натуральным образом выдавали замуж за генерала? И не придется ли, в самом деле, еще и об этой потере потом сожалеть?...»
Но по взгляду валькирии он уже начинал понимать, что и у нее прямо на ходу возникали и личные планы, возможно, даже передачи собственного опыта, и в этих планах ему определенно, была отведена своя роль. Да, в конце концов, черт с ними, с планами, а вот как понять, почему руки начинают дрожать, когда он тянется за очередной чашкой кофе? Это – вопрос. И на него надо обязательно ответить...
Глава седьмая
ИЗ ДНЕВНИКА ТУРЕЦКОГО...
Вернувшись в этот день домой поздно: Ирине ничего объяснять не надо было, она звонила в «Глорию» и получила исчерпывающую информацию о муже, который в те минуты был занят беседой с дамами из Комитета солдатских матерей. – Александр Борисович не удержался и полез в свою заветную тумбочку. Эта чертова Лиля целый день вертелась в его памяти, едва не слетала с языка, и, чтобы избавиться от нее, требовалось хотя бы ненадолго окунуться в прошлое.
Мы ведь всегда, думал он, желая излечиться от навязчивого воспоминания, даже если в нем и никакого греха не было, прокручиваем прошлое в памяти. И ведь избавляемся. Словно облегчаем себе душу даже таким, слишком уж запоздалым раскаяньем.
Он знал, где искать свои записи по поводу Лили.
То было довольно-таки «черное» дело с многочисленными насилиями, убийствами, в том числе, женщин, дело, в котором, как в дурном сне, сошлись кровные, и даже кровавые, интересы высших государственных чиновников, библиотекарей – хранителей редчайших изданий, врачей и откровенных бандитов, в том числе, в милицейской форме. Не столько оно было даже и трудным, сколько противным. Но вот Лиля Федотова, сотрудница Генеральной прокуратуры и верная помощница Турецкого, уже в нем не
