– На воды... на роды... – пробурчал Турецкий. – Как же вы все превратно понимаете?!
– Сам приучил, – философски парировал Меркулов и задумался.
Но Саня привык «дожимать» до конца – еще, пожалуй, с времен спортивной юности, когда мудрость часто воспринималась как азарт. Другими словами, хороший заряд бодрости, замешанный на знании нескольких хитрых приемов. Что, скажете, и все? А много ли надо было? В те-то годы...
– Я все жду, когда ты скажешь наконец: «Иди и не мешай работать!»
– Иди, Саня, иди, – печально отозвался Меркулов. – И это... не мешай... Делай, как хочешь...
«Кажется, Костя пошел против течения, – думал Турецкий, глядя, как Луиза ловко делает копии его бумаг, сшивает их и подает ему. – Неужели ветер так силен, что печаль его действительно имеет основания?»
Он лично проследил, чтобы девушка унесла в Костин кабинет все, о чем они с Меркуловым договорились, а после этого, оставив у себя по две копии – в агентство и главную военную прокуратуру, – пошел на выход, вызвав себе на встречу Филиппа Агеева, с которым предполагал «пересечься» где-нибудь тут же, в центре. Нужно было немедленно приступить к расшифровке материалов допросов свидетельницы и потерпевшей стороны. А то кое у кого уже появилось убеждение, что беспредел – не такая уж и опасная штука, и потому каждый дядя, ощутивший свою силу и непрошибаемость, может спокойно себе поигрывать в эту игру.
И потом Александру очень хотелось – где-то глубоко, на самом донышке души, – чтоб одна очень красивая и нежная женщина однажды, когда-нибудь, просто сказала ему – при случайной встрече: а ты – молодец, Сашенька. И все, и больше ничего. Потому что остальное уже давно, что было им подмечено не далее как сегодня утром, записано, вычислено... – или взвешено на весах судьбы? – и решено. А указующий перст был направлен на Мясницкую, где располагалась Главная военная прокуратура.
Глава двадцать седьмая
ПАРОМЩИКОВ
Как он и предсказывал, первой к нему на связь прорвалась Аля. Невозможно было и описать всего богатейшего спектра интонаций и глубочайших модуляций ее голоса, когда она укоряла противного, нехорошего Сашу, обманувшего ее в самых светлых... этих, как их? Ну...
– В надеждах, что ль? – подсказал Турецкий, смеясь. А сам подумал, что б она сказала, если бы узнала, сколько событий – и каких! – произошло за то короткое время, что они не виделись!
Но, чтобы не затягивать церемонию ненужных объяснений, хотя никто этого и не требует, он сказал ей, что едет на Мясницкую. И ему есть чем похвастаться. Если у Игоря имеются срочные дела вне службы, то пусть все равно подождет...
Ну, и хватит болтать. Они там и без того сидят в напряжении. Уж если Костю доставали, – и это наверняка, не «работа» того же Федоровского, а, считай, повыше, – то, получается, что от визита Турецкого они и подавно не должны ожидать ничего хорошего для себя. Однако и отказать ему – тоже было бы делом... ну, не опасным, но определенно – неосторожным. Уж выслушать-то, чем богат, надо обязательно. Чтобы суметь потом правильно сориентироваться...
Но Костя-то – хорош! А, с другой стороны, что он может? Стукнуть кулаком? Это может. А там где-то и пенсия давно уже ему подмигивает: ты как парень? Не духарись, проиграешь. Впрочем, из Кости адвокат хороший получится, так что еще будет востребован родной страной и ее растущим народонаселением. Подумаешь! Сегодня потребовал наказать на всю катушку, а завтра, уже в новом качестве, с той же убежденностью потребовал полной реабилитации... «Скажешь, не бывает? – ядовито спросил Александр Борисович своего невидимого оппонента. – То-то, и заткнись!» Многие, кстати, из той же военной прокуратуры, отслужив положенное, охотно превращались из суровых обвинителей в справедливых защитников. А что? Парадокс? Да ничего подобного! Главное, не изменять себе и своему месту. Имея в виду место приложения сил в данный исторический момент. И никаким хамелеонством от тебя пахнуть не будет, нет, – зря так некоторые думают...
– Борисыч, – сказал Филипп Агеев, когда они встретились, – я так думаю, мы посоветовались после нашего с тобой телефонного разговора, что неплохо бы в эти дни мне за тобой маленько поездить- покататься. Ты не возражай, это – серьезно. К нам днем заезжал Константин Дмитрич, разговор был. Я думаю, и он того же мнения. Не высказывался?
Вон оно что! Костя, оказывается, уже «заруливал» в «Глорию»!.. А ведь не сказал. Может думал, что друг-Саня откажется от своих идей взорвать кое-кого в военной прокуратуре?...
– Не в прямую, Филя... Но кому-то мы, определенно, здорово на хвост наступим. Однако сейчас самое главное – вот эти кассетки расшифровать, тексты факсом, я скажу, куда, переслать и получить обратно со всеми полагающимися подписями и печатями и размножить. Ну, а потом и все остальное. В принципе, я не возражаю, «хвост» они вешать умеют. Но это будут не те, к кому я еду. Так что, если хочешь, подъезжай туда, на Мясницкую. Посмотри, может, у кого появится желание маячок, например, прицепить... А уж сам-то не светись.
И, оставив себе только необходимые для разговора с Игорем документы, свою сумку со всеми остальными бумагами и магнитофонными кассетами, которые тоже надо было продублировать – во избежание всяческих сложностей, – он передал Филе.
Его ждали, причем с видимым напряжением. В предбанничке прямо-таки вскочила при виде его, восторженно сверкая глазами, Алевтина-помощница. И, похоже было, что если б не эта серьезная контора, она бы бросилась ему на шею. И, самое смешное, увидев ее – вот такую, светящуюся, он бы, пожалуй, и не возражал. Шутка. Какие, к чертям, объятья?!
С видом утомленного фавна, чуть поиграв глазами, окинув этак ее сочную фигурку томным взглядом, Александр Борисович интимным голосом спросил:
– Ну, как он у нас?
И Аля отреагировала с присущим ей мастерством:
– Весь прямо... – она ладонями с растопыренными пальцами, как дама, подсушивающая свой свежий маникюр, потрясла перед своей грудью. Во-первых, немедленно обратила его внимание именно на то, на что и стоило его обращать, а, во-вторых, таким вот эмоциональным жестом изобразила нешуточное волнение своего шефа. Умница, хорошая девочка. Аля увидела свою оценку в глазах Турецкого и снова засияла, хотя дальше, казалось, уж некуда.
Он ласково дотронулся пальцами до ее щеки, изобразил воздушный поцелуй и громко спросил:
– Игорь Исаевич свободен, Алевтина Григорьевна? Вы сегодня превосходно выглядите.
– Да, конечно, пожалуйста, – в том же тоне ответила она и подмигнула – ах, заговорщица!
«Так кого ж она все-таки у нас закладывает?» – задал себе вопрос Турецкий. И решил, что со всей уверенностью вряд ли сможет ответить правильно.
Игорь вел себя настороженно. Показалось, что, когда он привстал, чтобы протянуть Турецкому руку, глаза его непроизвольно скользнули по стенам кабинета. Нет, не о «прослушке» он, видимо, хотел таком вот образом намекнуть, а об общей тенденции. Мол, смотри, парень... у стен тоже «уши» имеются. Типичный такой жест, свойственный людям из спецслужб. И чем военная прокуратура хуже, или лучше, других «контор» на свете?
Турецкий сел, положив папочку на колени. И глаза Игоря сразу словно прикипели к ней.
– Как? – спросил Александр Борисович, кивая в сторону двери, за которой сидела Аля, наверняка вся обратившаяся в слух. И подмигнул со знанием дела.
– Нормально, – чуть прикрыв глаза, ответил Игорь и проницательно взглянул из-под нависших бровей.
– Ну, и слава Богу... Хорошая девушка. Хочу маленько отчитаться, как говорится, о проделанной работе. Не против? Дело-то вроде одно делаем?
– Послушаю с удовольствием. – Сказал так, что в другой раз Турецкий наверняка решил бы, что Паромщиков с удовольствием бы послал его к такой матери, от которой никто уже не возвращается. Но... Дипломатия, тудыть ее, растудыть!
– Но с условием, Игорь Исаевич, – обаятельно улыбнулся Турецкий. – Ты – мне, я – тебе. Готов быть первым, да? Как договорились, да?
Это «да» его достало.
– Ты прямо как на базаре...
