– Игорь, ты знаешь, когда похороны?
– Нет. Я так понял, что это еще неизвестно. Хочешь полететь?
– В принципе мне все равно нужно в Москву, в «Глобус». Хотелось бы проститься с Тамарой.
– Ну когда... – начал рассуждать Коростылев. – Обычно похороны происходят дня через два-три после смерти, значит, во вторник или в среду.
– Это если обычная смерть. А здесь-то, наверное, проводится экспертиза.
– Насчет этого не знаю. Узнаю – скажу. Кстати, Дмитрию еще не сообщили об этом – не могут с ним связаться. Что-то произошло с его телефоном. Если он позвонит тебе, скажи.
– Ладно.
Фирма Дмитрия связана и с его службой, и с коростылевским комитетом тоже. Больше все же с ним, поэтому Альбицкому он звонит чаще. Однако уже неделя, как не звонил. А вот Анатолий в понедельник не слезал с телефона: названивал знакомым, справлялся насчет похорон Пресняковой. В конце концов узнал, что они состоятся в среду. Тут уже он окончательно решил лететь в четверг – не хотелось ему идти на похороны.
Глава 17
Ложный след
По просьбе Турецкого майор Троекуров заехал к нему в главк. Следователь рассказал, что во время краткой беседы на кладбище Людмила Витальевна выразила крайнее удивление присутствием на похоронах своей подруги некоего Лузянина, председателя совета директоров банка «Челобитный». Поскольку Поликарпов крепко связан с первой тройкой подозреваемых, Александр Борисович попросил, чтобы туда съездил кто-нибудь из троекуровских людей.
– Я сам съезжу, – ответил майор. – А какие основания?
Одна из институтских приятельниц Пресняковой, то есть ее коллега, сказала, будто слышала от Тамары Афанасьевны, что Лузянин звонил и угрожал ей.
– За отобранную лицензию?
– Так точно.
– Ну если он клинический идиот, что способен на угрозы, такого и потрясти не жалко. Только я очень сомневаюсь в достоверности подобного сообщения.
– Преснякова свои слова подтвердить не сможет...
– Зато Лузянин способен от них отказаться, – засмеялся Даниил Андреевич и вновь посерьезнел. – У нас любого бизнесмена можно обвинить и в экономических преступлениях, и в коррупции. Это я вам точно говорю. Однако в данном случае расследуется уголовщина, убийство. Разыскивая нарушения банков, не сойдем ли мы с основной магистрали на обочину? Конечно, я съезжу в «Челобитный», мне нетрудно. Только за каждым человеком нужно следить, устанавливать его алиби. Что толку от моей беседы с Лузяниным? Даже если он заказчик убийства, как я это смогу определить?!
– Даже не знаю, что ответить, – сказал Турецкий. – По словам Скворцовской, «Челобитный» принадлежит чуть ли не преступной группировке из Набережных Челнов. Это могут оказаться серьезные ребята, с которыми шутки плохи.
– Александр Борисович, у меня есть хороший знакомый в Антикоррупционном комитете. Я ему сейчас позвоню. Если за Лузяниным водились какие-либо грешки, пусть даже и мелкие, там наверняка знают об этом.
Вошедший Грязнов одобрил предложение майора. Он сказал:
– Вообще с этой конторой нужно контактировать, им много известно про всякие события в банковских кругах.
Троекуров тут же позвонил с селекторного телефона некоему Алексею Степановичу. Следователи тоже могли слушать его ответы.
– Разумеется, эту фамилию я знаю. Еще бы – председатель совета директоров банка, не мог не сталкиваться. Однако ничего предосудительного сказать не могу.
– За что же «Челобитный» лишен лицензии?
– Пострадал-то он, как и остальные, за недовложение бюджетных средств. Однако, насколько мне известно, проблемы у «Челобитного» возникли из-за ошибок на исчисление доходов физических лиц. Сейчас налоговые службы ведут проверку. Если выяснится, что нарушения не являются серьезными, то банк возобновит свою работу.
Попросив у Троекурова выразительным жестом позволение вступить в разговор, Вячеслав Иванович сказал невидимому собеседнику:
– У нас был случай. Когда мы арестовали сотрудника Управления кредитных организаций.
– Это как раз налоговики.
– Да. Того типа мы задержали за взятку. Он обещал способствовать аннулированию налоговых претензий, выявленных во время проверки одного из банков.
– Кажется, я знаю, о ком вы говорите.
– Наверное. Только дело в другом. Он требовал деньги наличными.
– Знакомая картина, – подтвердил Алексей Степанович. – Обычно взятка составляет десять процентов от спасенной суммы.
– Вот видите, вы знаете, – обрадовался Грязнов понимающему собеседнику. – И по-моему, удельный вес подобной разновидности взяток увеличивается. Раньше старались отделаться «борзыми щенками»: квартирой, мебелью, машиной, зарубежными поездками. Почему картина-то изменилась?
– Чтобы не так было заметно. Уже после периода, как вы говорите, «борзых щенков» взяточники перешли к переводам с расчетного счета на зарубежный счет физического лица или коммерческой структуры. Только и это в конце концов оказалось опасным способом: остаются следы, подтверждающие документы и так далее. К тому же сейчас в шесть раз вырос процент за обналичивание – дошел до восьми процентов. Крутая величина. Поэтому чиновники вернулись на круги своя – перешли на наличные. С этого все и начиналось в доброе старое время. Оно и проще, и надежнее.
После разговора с Алексеем Степановичем Турецкий вздохнул:
– Я все-таки не понял: нужно трясти этого Лузянина или нет?
– Ну конечно нет, – сказал майор. – Его банк и пострадал меньше остальных. Тут уж грех жаловаться на Преснякову.
– Почему же тогда Скворцовская назвала его подозрительной фигурой?
Троекуров оживился:
– В этом-то вся закавыка. Дело в том, что ни один банкир не станет подставлять своего коллегу, будь они хоть самые лютые конкуренты. И то, что эта женщина навела на него следователей, скорей всего, означает одно – хочет отвести внимание от своего банка.
Вскоре после ухода майора, Грязнов еще оставался в кабинете, позвонил Володя Поремский. Уже по первым словам чувствовалось, что он невероятно возбужден. Это с его-то олимпийским спокойствием, граничащим с флегматичностью!
– Александр Борисович, не удалось мне поговорить с сыном Пресняковой – он улетел!
– Саврасов же прилетел только вчера вечером.
– Заехал на кладбище, переночевал у Павла Афанасьевича, а рано утром улетел. Причем в Германию. Я пытался выяснить что-нибудь у его дяди – тот не знает. Какие-то срочные дела, в подробности племянник не вдавался. Саврасов хотел узнать, прибудет ли Дмитрий на девять дней, на сороковины матери. Тот толком ничего не ответил.
– М-да. Номер своего нового мобильника оставил?
– В том-то и дело, что нет. Сказал, будет сам звонить.
– Час от часу не легче. Что ж это за близкий родственник! А с кем Дмитрий вчера общался в Москве?
– Ни с кем. Как приехал, у него была с собой водка, так и начал мать поминать. Павел Афанасьевич уже много пить не мог, с поминок вернулся. Так Дмитрий один засандалил почти всю бутылку, из-за стола не вставал. А утром ни свет ни заря попрощался и уехал. Они думали, что возвращается на Кипр. Я на всякий случай проверил: ничего подобного – в Германию.
Узнав о странной новости, Грязнов только пожал плечами:
