дырочку в папином лбу.
— Вам пока лучше побыть у соседей, — сказал мне тот же седоватый мужчина и легонько подтолкнул меня к выходу.
Потом мы сидели на кухне у Пышки, она все пыталась напоить меня валерьянкой, а потом — дешевым ячменным кофейным напитком. Кухня у нее была белая, как больничный туалет — вся до потолка обложена кафельной плиткой, и Пышка, обычно такая розовая и жизнерадостная, тоже была бледной, и руки у нее противно мелко тряслись.
То ли она таки подсыпала мне снотворного, то ли сказалась дурацкая бессонная ночь, но я заснула.
Проснулась я на чужом диване, оттого что запищало радио и бодрый диктор возвестил, что в Москве девять утра. Я долго лежала с закрытыми глазами, надеясь, что мне просто приснился дурной сон, что вот сейчас я открою глаза и окажется, что я все еще у знакомых, что остальные гости тоже спят где-нибудь рядом на раскладушках и креслах, что никуда я не уходила, а потом я позвоню родителям и Отец якобы небрежно, но с явным облегчением скажет, что я уже большая девочка и они за меня совсем не беспокоятся.
Я осторожно приоткрываю глаза и вижу все того же высокого седоватого мужчину, он сидит у стола и что-то пишет, а потом поднимает голову и смотрит на меня, мы оба в квартире у Пышки, из кухни пахнет жареной картошкой.
Это был не сон.
— Старший следователь, — он называет свою фамилию. — Я обязан задать вам несколько вопросов. Извините, просто такой порядок. — Он смотрит на меня как на тяжелобольную. — Вы можете ответить сейчас?
— Могу. — Я уселась на диване, набросив на колени пальто, почему-то было холодно.
Ленточка серпантина по-прежнему была на месте, я смотрела на следователя и думала, что его, наверное, вытащили прямо из-за праздничного стола. Он понял, что с ним что-то не так, смущенно поправил воротник, скомкал ленточку и сунул в карман.
— Вы встречали Новый год у знакомых?
— Да.
— В котором часу вы ушли?
— В десять.
— Ваши родители ждали гостей?
— Нет.
— Кто-то из друзей, знакомых или родственников мог прийти без предупреждения?
— Не знаю.
— Они обычно без опаски открывали дверь незнакомым людям?
— Да.
Он продолжал задавать глупые, бесполезные вопросы, а я продолжала отвечать, однозначно, почти не задумываясь. Наконец он, видимо, удовлетворил первое любопытство и попросил:
— Сейчас мы спустимся в вашу квартиру и посмотрим, что унесли грабители, хорошо?
— Так это было ограбление? — неизвестно чему удивилась я. Не знаю, чего я ожидала, но мысль, что из-за каких-то жалких шмоток можно убивать, показалась мне дикой.
Преступники забрали видик, магнитофон, мою золотую медаль за успешное окончание школы, которая, конечно, совсем не золотая, мамину шкатулку с драгоценностями, хотя какие там драгоценности — одна золотая брошка, еще бабушкина или даже прабабушкина, и две пары сережек, бриллиантов и золотых слитков у нас не было и быть не могло.
Унесли еще отцовский микроскоп и старые настольные часы, из сейфа забрали дедовское ружье и какие-то деньги, я даже не знала, сколько там было. И еще — отцовскую гордость, вандалоустойчивый чемоданчик-»дипломат» с кодовым замком и сигнализацией — при попытке взлома встроенный динамик начинал выть жутким голосом. Возможно, грабители надеялись, что в нем-то и хранятся несметные богатства, но ведь ничего, кроме отцовских байкальских дневников, там не было, да и быть не могло.
— Работала хорошо организованная небольшая банда рецидивистов. До вас они уже ограбили шесть квартир и никогда не оставляли свидетелей. Но мы их обязательно поймаем, — пообещал следователь.
А мне тогда было все равно, поймают их или не поймают, родителям это уже не поможет.
Уже потом Пышка рассказала мне, как все было.
Примерно около четырех утра она проснулась оттого, что у нас в квартире слишком громко играла музыка и как будто кто-то кричал. Она живет над нами, а перекрытия в доме не слишком толстые. Пышка — старая дева чудовищно пуританских взглядов и в праздники никогда никуда не ходит и к себе никого не приглашает. В этот раз она тоже выпила рюмку вишневой наливки в полночь и отправилась в постель. Наша музыка мешала ей спать, но поскольку была все-таки новогодняя ночь, она не сразу решилась спуститься к нам, думала: взрослые люди сами должны совесть иметь. Она пошла на кухню, налила себе еще рюмочку и увидела из окна, как рядом с крыльцом притормозила черная «Волга», а из подъезда выскочили сразу три Деда Мороза с большими полными мешками, уселись в машину и уехали. А музыка продолжала орать и действовать ей на нервы. Тогда она накинула пальто и поднялась к нам.
Дверь была открыта, все в квартире перевернуто, и мама была еще жива. Она умерла минут за пять до того как приехала «скорая». Грабители несколько раз ударили ее ножом в грудь. Мама все спрашивала, как отец, и мудрая Пышка сказал ей, что он жив, но он был мертв, его застрелили».
Часть третья
1
Он босой на серпе и гвоздях,
а она босая на вилах.
Одним терновым венцом
укрываются на ночь оба…
Несколько дней я существовала как бы отдельно от своего тела.
Мое тело вроде бы ходило на работу, чем-то питалось, принимало соболезнования, отмывало гостиную и перебирало родительские вещи. А я все сидела в том кресле, на котором умерла мама, и думала: почему?
Почему это случилось?
Почему это случилось именно со мной?
Я корила себя за то, что согласилась пойти к знакомым, что не ушла оттуда сразу же, как только поняла, зачем меня пригласили, что не позвонила родителям, хотя собиралась же их поздравить.
Что, в сущности, я могла бы изменить? В лучшем случае лежала бы сейчас в морге рядом с ними.
И еще я не могла понять, почему никто не вызвал милицию раньше? Ведь бандиты пришли за несколько минут до полуночи — отец уже взялся за шампанское, но еще не открыл — и пробыли в квартире почти четыре часа. Родителей пытали — добрый следователь мне все подробно рассказал о количестве и качестве ранений и прижизненных травм, — и никто ничего не услышал. Никто ничего…
Потом меня вызывали в милицию снова и снова, спрашивали о моих знакомых и знакомых родителей. Говорили, что банда работает только по наводке и не могла выбрать нашу квартиру случайно — значит, кто-то из знакомых может оказаться их сообщником. Вспомнили даже ГП-1, вернее, БГП-1, он, дескать, наркоман, он за дозу может продать кого угодно. Потом вызывать стали реже, а коллеги вздыхали о том, что
