– Ладно, подумаем, разберемся. Только и я ведь вел речь не о том. Не до «фишек» нам сейчас – дело делать надо. Чепурной у нас номер два. Верно?
Подчиненные согласно покивали.
– Вчера у меня был некто Глущенко Станислав. Он убежден, что его сотрудница передала конкурентам фрагменты базы данных, благодаря чему те сманили выгодных клиентов. Есть только подозрения, но нет доказательств. Просит разобраться.
А сегодня уже звонил сын некогда покончившего с собой профессора Штейна. Возможно, вы помните это нашумевшее самоубийство. По крайней мере, по «ящику» этот случай несколько дней мусолили. Профессор тоже, кстати, занимался программами и прочей компьютерной лабудой. Так что – «наш» клиент. Так вот, сын принять его просит. Говорит, что ему везде отказали – надеется на нашу помощь. Уверяет, что знает виновника трагедии. Но тоже не представляет, как официально доказать его вину, поскольку он подвел профессора под банкротство, уворовав и перепродав интеллектуальную собственность. Такие вот дела. Вам не кажется, что все это подозрительно однообразно?
Орлы помалкивали. И только Макс, снова вроде бы невпопад, почесывая бороду, пробубнил:
– Все едино потому что. Кто-то придумывает. Кто-то крадет. Кто-то перекупает. Я бы давно это дело на поток поставил...
Денис призадумался так, что даже в затылке почесал, чего раньше за ним не водилось.
– В общем, вот. Поскольку дела, похоже, все-таки однотипные, будем делать вот что. Всеволод Михайлович полностью переключается на Чепурного. Ему в помощь для опросов и прочего... ну вот Олежку Пантюхина возьми. – Денис покосился на молодого улыбчивого парня, который недавно закончил юридический, но от работы в органах по принципиальным личным соображениям отказался. А стезю консультанта посчитал скучной. – У него голова свежая. Пусть практикуется. Филипп, ты к Коле Щербаку. Отыщите мне адрес наглеца. И банк будет у нас в неоплатном долгу. А тебе, Владимир Афанасьевич, прямая дорожка к господину Глущенко. У него под подозрением конкретное лицо. Пронаблюдаешь. Уточнишь ситуацию – подумаем вместе, кого в помощь тебе отрядить. Может, и вдвоем с Кротовым справишься. А может, я и его заберу у тебя, Демидыч. Завтра...
Он повернулся к любительнице кукисов.
– Во сколько, Оксаночка?
– В четырнадцать, Денис Андреевич. – Секретарша смотрела на мудрого начальника влюбленными глазами.
– Вот. Значит, в четырнадцать часов я узнаю, чего от нас хочет младший Штейн. И тогда уж решим – на кого взвалить. Теперь вот еще что. Работаем по обычному графику, я на связи всегда, доклады, если что-то интересное, – незамедлительно. При получении сведений, интересных всем, такие совместные «летучки» будем проводить и впредь. Прошу отнестись с пониманием...
Когда озадаченные подчиненные разбрелись, Денис заглянул в берлогу к Максу, который уже успел наполовину провалиться в виртуальный мир. Но Грязнов его оттуда выдернул на грешную землю.
– Ну что, Казанова, у хакеров твоих?
– Шеф, ну перестань. – Максиму начало надоедать, что сослуживцы ему постоянно напоминали о том, что он в следственных интересах не так давно вынужден был изображать из себя садомазохиста.[17] – Хакеры шумят, как растревоженный улей. Есть интересные соображения, но ничем пока не подтверждаются.
– Меня, собственно, одно интересует...
– Про Дубовика пока нет ничего. Я глубоко рыл, но убрано подчистую. Поначалу в поисковиках мелькала пара ссылок на уже удаленные страницы. А потом и ссылки исчезли...
– Но ты помнишь?
– А то? – ухмыльнулся бородач.
– Вот и славно. А что сегодня смурной какой-то?..
– Да это я так. Личное. Дама одна, с которой в сети пересекся, мне мою давнюю знакомую напомнила. Почти из детства...
– Поня-а-атно, – протянул многозначительно директор. – Не сильно-то увлекайся – некогда нам. Ну и сразу мне, если что. Турецкий очень ждет новостей.
Макс только покачал головой и отвернулся к монитору, снова исчезая из реального мира.
А Денис не спеша пошел в кабинет. Торопиться было некуда. Дома его не ждали. С Настей, похоже, все было решено окончательно...
– Ну и какого хрена ты его пропустил? – Скуластый Виктор Утюгов прищурил глаза, сразу став похожим на грозного монгольского нойона. У него после вчерашнего раскалывалась голова. Обезболивающее – банка пива, которую он высосал несколько минут назад, – пока еще только-только начинала действовать.
– Но он же справа, – пытался оправдаться недавно нанятый в «Цербер» водила.
– Кто? – не понял Утюг.
– Ну этот. Автомобиль...
– Автомобиль? – рассвирепел шеф охранного агентства. – Где ты видел автомобиль?
Недоумевающий Краб, прозванный так за поврежденный на левой кисти мизинец, который, впрочем, рулить не мешал, предпочел промолчать, исподлобья наблюдая в лобовом стекле пропущенную вперед «шкоду-октавию».
– Ты на чем сейчас вышиваешь, пацан?
– На «чероки». И хрена? Восемьдесят девятого года железяка, блин!
– То-то и оно, что джип. Запомни, баклан, автомобиль для тебя – это «мерин», «бимер», джип нормальный, кроме запомойленных «корейцев». Вот их пропусти, поворотником поморгай...
– А остальные?
Утюгов сосредоточенно наклонил голову к левому плечу. Затем к правому. Вроде бы отпустило.
– Ну ты чмо! Остальных – дуплить! Учить тебя и учить еще... Ладно, я добрый сегодня, слушай лекцию по правилам вождения, мля. И не говори потом, что не слышал. Даже наша ржавая тачила на дороге главнее, чем «пежо-306» и прочие карлики и недоноски. Из мелких только «Гольф» – правильная пацанская лайба. Но и ему с нами не светит. Западло все «корейцы». И пусть «хюндай-соната» или «киа-спортидж» «весит» больше двадцатки, но она запомоймлена происхождением, поэтому ее может зашибать любая немецкая правильная тачила стоимостью даже в три тонны бакинских. Потому что на немецких авто ездят воры и, на крайняк, мужики, а опущенные манагеры – никогда. Западло также «чехи» и все французские петухи. Не западло «ТАЗы», но только восьмой и девятой серий. На классике рулят лишь хачи и бомбилы. А на «десятках» худшая масть – опущенные на дальняке. Дуплить машины, которые западло, – хороший тон. Машины не должны на это обижаться, как не обижаются лисы, на которых охотятся. Такая уж их доля...
– А зачем дуплить-то?
– Й-о-о-о-о! Подрезая опущенные тачилы, вышивая, ты демонстрируешь социальное поведение типа ритуального сексуального насилия над слабыми членами автостаи, подчеркивая свою доминантную роль. Понял, на ...?
– Че-че? – Краб неопределенно пожал плечами. При этом он, не моргая поворотником, ушел вправо перед самым носом скрипнувшего тормозами «Ситроена».
– Через плечо! Слов ты, может, и не понял, но суть уловил. Молодца, растешь, – похвалил Утюг. – Только какого же ты хрена не согнал из левого ряда корейского...?
– Да там же баба.
– И какого...? Хотя, конечно, дуплить такую – только запомойвливаться. Не будешь же собаку с дороги фарами сгонять. Нет, если баба под крышей у реального пацана и рассекает на черном «бимере» или «мерине», ну на «японце», на крайняк, то такую не зашибай, хоть и любезничать ни к чему. А эта целка – на французской помойке – точно не «закрышевана». Сама, поди, покупала. В кредит...
Увлекшись лекцией, Утюг перестал обращать внимание на указатели. А когда обратил, едва не было поздно:
