– И мой Женечка тоже не был. Сначала. Ты ведь и не знаешь про меня многого... А я, пока в Питере училась...
– В Петербурге, – машинально поправила Вовк.
– Что? Ну да, в Питере. Так вот, я же там чуть замуж не вышла. Ах, какая была любовь! Мы три года встречались. С первого же семестра. И целый год даже поцеловаться не осмеливались. Бродили летом ночи напролет за ручку, как дети. Выставки, концерты, музеи. В Эрмитаж ходили. Женечка рассказывал, что в Лондоне, в египетском зале Британского музея есть две мумии, которые лежат у разных стен лицом друг к другу. А при жизни они были мужем и женой. Представляешь, говорил, сколько лет они вместе? Мы либо болтали без умолку, либо молчали целыми вечерами. Но это было неважно, потому что мы и без слов понимали друг друга. Мне казалось, что он – это я. Мы одинаково чувствовали, одинаково понимали все. Были единым целым отчего-то, каким-то нелепым случаем, разделенным пополам. И хотели объединиться. Два года снимали квартиру на Ржевке – на двоих. Как муж и жена жили. И заявление подали. Я и предохраняться перестала. А за три дня до свадьбы узнала абсолютно случайно, что он уж год как крысе местной свою мумию показывает. Ночью со мной кувыркается, а днем у нее в четырехкомнатной квартире на Васильевском с этой стервой трахается. Козел похотливый...
Анна еще поплакала немножко, выпила коньяку и призналась, что родила тогда девочку, поздно аборт уже было делать. И что Настя растет сейчас у двоюродной бабки в деревушке под Вологдой. На Белом озере. И что не видела она дочь уже три года – все не выбраться никак. Дела и дела...
– Знаешь, – говорила Аня дрожащими губами, – я сволочь, а не мать. Я очень ее люблю. И деньги им отправляю, чтобы не нуждались. Я и в авантюры ваши-то только из-за нее полезла. Чтобы было ей на что жить потом. Но я не могу ее забрать сюда. Ну как я с ней буду? Кому я нужна с довеском? А у меня сейчас, быть может, судьба решается. Видишь?
Она откинула полы халата. На белых ляжках красовались синяки засосов. Чуть выше колен. И еще выше. И совсем уже рядом с краем трусиков, из-под которого выбивались курчавые черные волоски.
– Я теперь с Мишей живу. Познакомились уж больше месяца. Знаешь, как он ласкает? Я забываю обо всем. И одного только хочется: чтобы никогда это не кончалось...
– Знаю, все знаю...
– Да откуда тебе!
– Ой, да ладно. Можно подумать, ты одна такая. – Изабелла помолчала, раздумывая, показывать ли приятельнице свои ноги после встречи с Максимом.
– А мне, Белка, плевать! – вдруг завелась подружка. – Я не хочу быть, как все. Годы идут. До старости кувыркаться вчетвером, одурманивая себя абсентом? Не хо-чу! Любить хочу и быть любимой. В шалаш уйду! Только любимый мой не позволит мне в шалаше жить. Он сам строитель. Он своими руками нам дворец построит...
– И дочку твою возьмет?
Анна сразу замолчала.
– Не знаю, – сказала после некоторого раздумья. – Не говорила ему еще.
– А ты скажи! – Изабелла вдруг разозлилась. Ишь, любви ей захотелось! Будто ей одной больше всех надо. И рыбку съесть... хрен тебе, подружка. – Скажи ему поскорее – и сразу же все увидишь. И окажется он таким же козлом, как и все. На сто процентов.
– Ну и пусть. Надоело все. Сил нет больше. Ведь мы воруем, Белка.
– Все воруют.
– Неправда. Многие честно живут.
– Разве это жизнь? С хлеба на воду – от зарплаты до зарплаты. Ты хочешь своей дочке такой жизни?
– Не знаю. Не хочу. Но пусть она, когда вырастет, сама выбирает свой путь. А мне надоело братьям подмахивать. Они говорили, что на днях можно на очередные проценты рассчитывать. Хорошо бы. Только ведь все равно они всех дурят. И тебя, Белка, тоже. Сами на порядки больше гребут. Да и ладно. Получу свое – и заявление на стол. А всех денег не заработать. И не украсть даже. Зато по ночам кошмары мучить перестанут.
– Да, – согласилась Изабелла. – Нервная у нас работенка. Только лучше уж пошиковать, рискуя, чем всю жизнь трубить за гроши от звонка до звонка, а в короткие отпуска жопой кверху торчать на шести сотках. Думаешь, я не хочу спокойной жизни? Но она возможна только при деньгах. Поэтому так: где появилась возможность взять больше – туда и направимся. И возьмем. Как бы это ни называлось.
– А как же душа? Должен же чем-то жить человек помимо денег?
– У меня, что ли, души нет? – возмутилась Рыжая Стерва. И не выдержала, проговорилась, похвасталась: – Я ведь ту свою школьную любовь здесь недавно встретила.
У Ани глаза сделались с пятирублевую монету.
– Знаешь, какое чувство? Я и сама не знаю. Может, это счастье? Или морок? Потрясающий парень. Мне с ним легко и приятно. И по мужской части у него порядок. И я бы жила с ним, если он того захочет. Вот только обеспечить нас он не сможет. Живет как все, хотя специалист хороший и платят ему по средним меркам и неплохо. Но разве мне этого хватит? Вот и выходит, что, как ни крутись, самой надо стараться. Ладно, Анюта, пойду я. Поздно. Прости, что засиделась.
Анна обняла Изабеллу.
– Это ты прости. И спасибо, что выслушала. Невозможно ведь в себе все носить. Мочи нет.
– Терпи, Ань, терпи. Все наладится. Вот подзаработаем – и Миша твой никуда не денется. И с дочкой возьмет. Настоящая женщина всегда способ найдет, как с мужчиной по-своему поступить. И не переживай особенно. Что мы, объясни-ка, особенно предосудительного делаем? Услуги оказываем, которые хорошо оплачиваются. Вот мы сейчас богатенького человечка свели с нашим светочем компьютерным – вскоре комиссионные на счета «Логики» и упадут...
Белка даже не представляла себе, какими «комиссионными» обернется ей эта услуга.
Турецкому казалось, что новый его «сони-эриксон» просто сошел с ума. И сам уже никогда не прекратит буравить его мозг этими трелями с переливами. А быть может, он просто обладает свойством притягивать звонки?
Уставшим пальцем он нажал на кнопку ответа:
– Да.
– Привет, Саня! Что? Утомили тебя? – Слава Грязнов даже по краткому «да» уловил настроение друга.
– Славка! – обрадовался Александр Борисович. – Ну хоть один человек позвонил просто так.
– Можно и так сказать. Хотя и не совсем. Есть забавные новости. – Тон, которым Грязнов-старший это произнес, предвещал не слишком забавные вести.
– И ты, Брут!
– А что я могу поделать, если ты у нас такой упрямец. Ты ведь все не веришь, что Дубовика могли убить?
– Допускаю, но не понимаю, кому это могло понадобиться. Немножко неспецифичная среда для мокрых дел.
– Там, где крутятся большие бабки, – тон Вячеслава Ивановича стал нарочито назидательным, – всегда очень даже подходящая среда. А сфера высокоинтеллектуальных технологий становится все более для криминала притягательной. И я тебе сейчас это докажу. Ты помнишь Мичурина?
– Не очень, – признался следователь, у которого голова была занята совсем другим. – Кто это?
– Иванов Коля. Мичурин – это погоняло у него такое. Он после Чечни, с командиром повздорив, в дисбате полтора года цветочки выращивал. А в дисбат вместо зоны я ему когда-то помог определиться. И был он у меня в МУРе личным штатным агентом-осведомителем Главного управления МВД РФ по Центральному федеральному округу. И кое-какие услуги даже «Глории» потом оказывал. Помог в деле коллекционера Константиниди, кажется. Если не путаю.
– Понятно. И что?
– Он несколько лет не у дел. Но вчера сам на меня вышел. И знаешь, что сообщил? Что готовится акция
