документы двух приезжих с Кавказа. Затем отпустили без особых проблем. По фигуре Рюрика лишь бегло скользнули, словно это был неодушевленный предмет. Зато появление группы озирающихся молдаван заставило глаза патрульных загореться алчным огнем.
Рюрик всегда ездил в четвертом с конца вагоне. Первый и третий нещадно трясло. А предпоследний облюбовывали различного рода асоциальные элементы: бомжи, попрошайки, цыгане, «рабы» из Средней Азии.
Пристроившись у окна, надел темные очки и принялся наблюдать за людьми, пытаясь определить по совокупности вторичных признаков род занятий.
Вошли встреченные у касс кавказцы. Теперь на их обветренных лицах не было того беззаботного недоумения: «Ну приехал в гости к родственнику, торгующему апельсинами. Погощу – уеду выращивать кинзу-петрушку». Молодые и крепкие парни прокрались по вагону с грацией пантер, готовых к смертоносному прыжку. Профессионально просканировали обстановку, словно вагон представлял собой занятый противником объект. Оценили каждого пассажира. Один прошел вдоль левого ряда, другой прокрался по правому. Рюрик, сильно ссутулившись и уткнувшись в книгу, принял самую безобидную внешность – ботаника. Электричка тронулась. Вошедшие между собой не переговаривались. Но, судя по настороженности поведения, явно выполняли осмысленный план.
Поезд приближался к станции Маленковская. По вагону прошла славянской внешности женщина лет пятидесяти. Она остановилась напротив мужчин. Поставила на пол тяжелую сумку. Немного отдышавшись, продолжила свой путь. Сумка осталась. Елагин едва не бросился за ней вдогонку, однако один из горцев наклонился и, вытащив из нее пачку сигарет, предложил второму выйти в тамбур. Распечатывая на ходу и доставая сигареты, они пошли.
На пальце у вынимавшего Рюрик ясно заметил появившееся кольцо. Что это такое, ему объяснять не требовалось. Он забросил свою сумку на верхнюю полку и ринулся следом. В тамбуре кавказцев не было. Рюрик вернулся. Поднял с пола сумку и вышвырнул подальше в окно.
Неожиданно вагон ожил. Вскочил какой-то длиннющий волосатик и начал щелкать фотоаппаратом. К Рюрику подскочила девица с татуированным животиком и, сунув под нос диктофон, затараторила:
– Ваше имя, фамилия? Я Юлия Вербовская. Известное молодежное издание «Соль жизни». Мы проводим акцию «Провокация». Подбрасываем муляжи взрывных устройств в общественные места и смотрим на реакцию представителей органов безопасности и мирных обывателей. Вы первый поступили как настоящий герой. Расскажите о себе. Ваше имя, чем занимаетесь? Служили ли вы в спецназе?
Не понимая, Рюрик молча озирался по сторонам. Девица сунула ему в руки мягкую игрушку – розовую свинью – и принялась разъяснять:
– У нас в передаче герою дня положен приз. Берите, это ваше!
Отодвинув настырную девчонку, к Елагину пробрался милиционер. Он козырнул и произнес:
– Ваши документы!
Елагин достал паспорт, затем, чтобы не видели журналисты, предписание. Сержант прочел и кивнул.
– Теперь понимаете, что репортажа быть не должно. Я при исполнении.
Милиционер приблизился к девушке и начал нашептывать на ухо. Она вдруг глянула на Елагина, и ее глаза загорелись. Вскоре они убрались, а Рюрик попытался успокоиться.
Было время, когда Курбатов любил самолеты. Когда-то он их сам клеил и раскрашивал. Первый же полет не оставил других впечатлений, кроме запаха, исходящего из открытого перед носом бумажного пакета. Потрясение было настолько сильным, что его начинало подташнивать даже при виде развешанных в комнате пластмассовых самолетиков. Он их снял и раздарил.
Поэтому, после окончания университета выбив себе распределение на Сахалин, исключительно из желания оказаться подальше от навязчивой опеки отца, решил хоть раз в жизни проехать через всю страну на поезде.
Это путешествие обернулось самым большим кошмаром в его жизни. Огромное тело помещалось на койке купейного вагона только боком. Попытки перевернуться на другой неизменно заканчивались на полу. Для того чтобы поменять положение, что при весе в сто двадцать килограммов требовалось делать через каждые пятнадцать минут, приходилось вставать. Десять суток бессонного кошмара, не считая сумасшедших ветхих старух, требовавших, чтобы он лез на верхнюю полку, детишек, по поведению мало отличающихся от стада мартышек, ужаснейшего расстройства желудка из-за паленой водки и еды, покупаемой на остановках.
Когда обессиленный и опухший Курбатов добрался наконец до Владивостока и, поднявшись на борт корабля, увидел каюту, чуть не прослезился от счастья. Он упал в приближенное к человеческому ложе, планируя проснуться не раньше Сахалина. Однако произошло это гораздо быстрее. Александр открыл глаза от того, что корабль попытался перевернуться. Вскочил и рухнул на коврик. Пол странным образом гулял во всех проекциях. Он крутился, кренился, клевал вниз, задирался к верху. От этого картина перед глазами поплыла, а желудок запросил опорожнения. Курбатов бросился к туалету. Даже совать в горло пальцы не потребовалось. Полегчало, но ненадолго. Этой позы до самого конечного пункта он не менял.
Полюбить самолеты Курбатов не смог, но с тех пор путешествовал исключительно на них. Он открыл, что принятие трехсот граммов качественного напитка крепостью от сорока градусов и выше способно сделать любой перелет если не приятным, то уж сносным наверняка.
Наконец лайнер коснулся взлетной полосы аэропорта Домодедово. Видимо, чувство неуверенности в полете испытывал не только Курбатов, потому что благодарные пассажиры немедленно разразились аплодисментами.
Смена часовых поясов и почти сутки перелета давали о себе знать. Страшно хотелось спать, и голова отказывалась думать. Курбатов вышел на площадку перед аэровокзалом. Все вещи шли контейнером. С собой у него был лишь один «дипломат». Александр, освобожденный от необходимости ждать, пока выдадут багаж, попытался найти стоянку маршрутных такси. Она бесследно исчезла с того места, где была в прошлый раз. Неожиданно пробежал мужик, крича: «Беру четверых по двадцать рублей до метро „Домодедовская“. К нему подскочил один, второй. Курбатов заорал: „Третьим буду“. Алчный водитель по пути подхватил прыщавого парня и узбека в тюбетейке. Узбек все рассказывал о том, что ему надо в Белоруссию, и тому дружно объясняли, что это прямая ветка до Белорусского вокзала. Подошли к сиреневому джипу „гранд-чероки“. Александр присвистнул:
– Это на таком ты бомбишь?
– Да нет. Был бы мой... – ответил водитель. – Шефа проводил. На самолет посадил и теперь, чтоб не пустым возвращаться...
Солидный пожилой мужик сел рядом с водителем. У одного окна расположился Курбатов, у другого узбек. На откидном заднем – парень и мужчина лет под пятьдесят с рябым лицом. Александр уставился в окно, с любопытством наблюдая майское цветение. На Сахалине еще кое-где лежали сугробы. Рябой оказался живчиком. Ему очень хотелось поговорить.
– А ты вот откуда прилетел?
– С Сахалина, – ответил Курбатов.
– О! Там, наверное, машины дешевые?
– Что да то да, – вздохнул Александр.
– А джип сколько стоит?
– Десятилетний можно штуки за три взять.
– Десятилетний? – развернулся водитель.
– А что ему, японцу, сделается? Подвеска неубиваемая. В движок миллионник закладывается, – просветил Курбатов.
– Сам-то чем занимаешься по жизни? – продолжал праздную болтовню сосед.
– Так.
– Я к чему. У меня в Самаре свой колбасный цех. Может, по бизнесу интерес какой найти сможем.
– Нет, я с бизнесом не связан, – отшил его Александр.
– А поезд с Белорусского вокзала только в Белоруссию ходит? – задал мучивший его вопрос узбек.
– Да успокойся ты. В кассах скажешь, куда надо, и поедешь, – произнес водитель.
– А что это мы все как-то разговариваем, разговариваем. А до сих пор не представлены. Меня Колей
