Кончиками пальцев она осторожно дотронулась до скулы.
– Долго рассказывать. Я встретилась с вами не для того, чтоб жаловаться на личную жизнь.
– Вы уверены?
– Абсолютно! Скажите мне, что вы думаете об этом письме? У меня есть некоторые сомнения в интерпретации Деверо-Олмонда.
– Мне бы не хотелось говорить.
– Но должно же у вас быть свое мнение.
– Со стороны защиты было глупо вытаскивать на свет божий послужной список вашего отца. Это-то и позволило обвинению утверждать, что убийства совершены в манере, присущей военному профессионалу.
– О том и речь. Похоже, что защита отца делала все, чтоб его засудили, а не оправдали.
– О'кей, положим, Джеймс Макмэхон, вел дело плохо – по крайней мере, Деверо-Олмонд осмеливается на это намекать, уйдя на пенсию. К сожалению, это не основание для апелляции. Судья, который принимал решение…
– Ха! Судья!
– Послушайте, Марти, до 1996 года существовало лишь три основания для подачи апелляции, теперь осталось лишь одно, хотя более емкое, – сомнительность приговора. А никакой суд не признает приговор, вынесенный вашему отцу, сомнительным без новых фактов. А где нам взять эти факты, если он не желает даже обсуждать свое дело?
– Последнее я и без вас знаю. Сто раз уже проходила.
– Хвалю за честность. Деверо-Олмонд пишет, что ведение Макмэхоном перекрестного допроса полицейских показалось ему неубедительным.
– Отец вообще хотел отказаться от услуг Макмэхона, ведь он уговаривал папу признать вину.
– Сколько вам было тогда лет?
– Восемь, и с тех самых пор дня не прошло, чтоб я не думала об отце. Вам не понять, каково жить с этим. У нас была нормальная семья, мы ни в чем не нуждались, и вдруг – в одночасье оказались на помойке. Мать бросила меня, когда отца признали виновным, спихнула ребенка социальным службам и пулей унеслась обратно в свою Германию.
Бар, где мы сидели, не мог похвастаться квартетом цыганских скрипачей, игра шла на струнах моей души. И, как всегда, это сработало.
– Хорошо, – мягко сказал я, – со своей стороны Макмэхон мог бы сделать больше. Например, он мог бы подвергнуть сомнению показания полицейских. Тайный осведомитель предупредил полицию о предстоящем грабеже, а Фуллав прибыл на склад один, Джонс появился там гораздо позднее. Разве не странно? Макмэхону следовало тщательнее поработать с показаниями, но теперь-то мало кто из судейских признает некомпетентными действия человека, занимающего такой высокий пост.
– Вы правы. Поэтому отцу и отказали в апелляции с формулировкой «за недостаточностью оснований».
Я кивнул, не представляя, чем смогу ей помочь.
– Но вы-то сами ведь не можете не признать, что основания для сомнений есть? – взмолилась Марти. – Меня доканывает мысль, что папа умрет в этом жутком месте. Он всегда был такой активный. В детстве он всегда возил меня за город и мог пройти километры со мной на плечах.
– Может, удастся найти зацепку для апелляции, – сказал я. Мне не хотелось с ходу разочаровывать ее, я решил сделать это как можно мягче. – Сейчас суды более снисходительны, чем в прежние времена. Не возражаете, если я сниму копию у себя в офисе? Мне нужно еще поразмыслить. Вот так, сразу, трудно сказать что-то определенное. Покажу письмо другу юристу – может, что-то и выгорит, а может, и нет.
– Думаете, есть шанс?
– Странно, что никто не пожелал получше расспросить полицейских о том, как они нашли вашего отца. Преступники редко попадаются в такие ловушки.
– Преступники! – усмехнулась она, скривив губы.
– Марти, Винс сам признает себя профессиональным преступником. Ему уже в любом случае до конца не отмыться. Не надейтесь, что он сможет благоухать как распустившийся цветок. Вряд ли перед ним откроются двери клуба «Тарн».
– Значит, он не попадет в дурную компанию, – улыбнулась Марти. – Когда вы помогли мне выбраться из лужи в Тарне, я поняла, что вы хороший человек.
– Хороший человек для чего?
– Кто знает? То, что я сказала ранее об отсутствии романтики… может измениться, не стану же я пребывать в одном и том же настроении до конца жизни.
– Но вы сказали еще, что я человек, который в любом случае идет до конца?
– Это была шутка. Правда.
– Хотите зайти ко мне в офис? Я возьму такси, это всего в трех минутах отсюда, подождете, пока я сделаю копию.
Она сняла очки. Лицо покрывал легкий румянец – возможно, она вспомнила, как спала на кушетке рядом с моим кабинетом и что сказала по этому поводу заставшая ее там Жанин.
– Нет, Дейв, лучше не надо, – сказала она тихо. – Через пять минут я буду в метро. Не потеряйте письмо, а я с вами свяжусь.
