оказывалось под рукой. Вот это и надо будет иметь в виду.
Вспомнил об Ирине, и настроение пошло на минус. Ну зачем она едет? Или летит? Да какая разница! Пока он не остыл, пока не пришел в себя окончательно, никакого разговора не получится, да он сейчас и не нужен никому.
Турецкий злился, а как-то исподволь пробивалась хитренькая мыслишка: мол, самое лучшее для них обоих, это оттянуть стремительно приближающееся свидание, поскольку для возвращения к прежней жизни... или, точнее, для возвращения жизни в прежних параметрах, необходима обоюдная воля. А у себя Турецкий такого острого желания что-то не наблюдал. Нет, не то чтобы «свобода» одолела, голову вскружила, а появилось непонятное, но очень приятное чувство некоего освобождения, самостоятельности даже, когда ты можешь делать именно то, что хочешь ты, а не решают за тебя, не диктуют тебе поступки вечная необходимость, капризы близких, а главное, постоянные внутренние долги перед всеми. Этому должен, тому, жене, дочери, Косте, будь он неладен, родному государству, черт побери! Доколе же? Неужели человек так и не сможет раздать все свои существующие, а чаще всего, несуществующие, но тяготящие душу долги?!
Да вот же! Есть прецедент! Вот он, рядом сидит, без всякого уныния глядящий перед собой полковник Володя. Ничего и никому не должен... Все раздал, что мог. Никто ему не нужен, и сам он никому не нужен. Свободен, другими словами, самой высшей степенью свободы. И ведь не позавидуешь, вот в чем беда... Не тянет завидовать...
Но Ирка все равно зря этот вояж задумала. Ее-то понять как раз можно, себя Александр Борисович никак не мог понять...
Капитолина Сергеевна сама встретила и провела Володю в приемный покой. Турецкий, чтобы не мешать, вышел покурить. Лина осталась заполнять всякие бумаги. Потом она, видимо, проверила, что привез с собой пациент, и вышла к Саше с целым списком нужных предметов, начиная с обычных тапочек и зубной щетки с пастой.
– Можешь не торопиться, пока он помоется, успеешь...
Но Турецкий решил не затягивать. Он подъехал к городскому вещевому рынку и в течение получаса купил решительно все, что написала Лина. Привез, передал, даже в палату поднялся, посмотрел. Володя лежал на чистой постели, прикрывшись простыней, и отрешенно смотрел в потолок. Даже на приход Турецкого как-то не обратил внимания. Видимо, он был сейчас вещью в себе и переживал новое и необычное для себя состояние. Что ж, пусть привыкает. К сожалению, это его состояние будет продолжаться недолго...
Чтобы не привлекать ненужного внимания, – в палате было восемь коек, – Турецкий положил привезенные вещи в Володину тумбочку, молча попрощался и вышел. Обратил внимание на выходе на табличку у двери «Неврология», удивился. Но Лина объяснила, что, посоветовавшись с главврачом, к которому они сейчас и поднимаются, они решили положить больного не в кардиологию, где ему, по сути, было нечего делать, а сюда. Здесь персонал хороший, и уход будет правильный, а зав отделением – отличный мужик, он будет завтра. И с ним нужно обязательно встретиться и поговорить.
А по поводу кардиологии Лина спросила:
– У тебя какое давление?
– Понятия не имею, – Турецкий пожал плечами.
– Ну вот, наверняка повышенное. А у него, как у космонавта – сто двадцать на семьдесят.
– Почему у меня повышенное, я знаю, – заметил Александр, изображая, что он с трудом сдерживает наглую, «котячью», как назвала ее Лина, ухмылку. – А вот почему у него нормальное – даже и не представляю. Хотя...
– Что ты имеешь в виду? – она почувствовала, что у Саши опять какая-то каверза на уме.
– Я размышлял, когда ехал сюда, к тебе. Есть такая дурацкая привычка... Так вот, я вывел его формулу существования. Он абсолютно свободен, потому что никому ничего не должен, а также не ждет, что кто-то захочет вернуть ему мифические долги. И потому я не уверен, что мы делаем правильно, возвращая его в мир, где он снова вынужден будет отдавать давно уже не существующие долги. Увы, дорогая.
– Я понимаю, Сашенька, почему ты об этом думаешь... – тихо сказала она, пряча лицо у него на груди. Они стояли на лестничной площадке последнего этажа, и никого здесь не было. – Не надо, милый, так не бывает... Это звучит смешно, но я уверена, что человечек рождается на свет, уже опутанный многими непомерными долгами, и никуда мы от этого не уйдем... Давай лучше о деле. Ты, как я поняла, так и не удосужился узнать телефон своего профессора Зильбера?
– Увы... Я знаю, где записан номер, но не знаю, как достать. Но он работал, по-моему, в институте Сербского. Года четыре или чуть больше назад.
– А с чем, если не секрет, связано было твое с ним знакомство?
– Да как тебе сказать? – По губам Турецкого снова проскользнула наглая усмешка. – Ты не поверишь...
– Ну, почему?
– Смотри сама, – он пожал плечами и чуть притянул ее к себе. – Было дело. Достали, понимаешь... Ну, и решил я, значит, это... ну, – он приставил себе указательный палец к виску, – чтоб бах! – и с концами. Проблемы, естественно, всякие возникли. Вот я и решил посоветоваться с этим Станиславом Густавовичем. На предмет стоимости, ценности, что ли, нашей жизни – в психологических аспектах. И кто выше в психическо-нравственном плане, нормальный человек или маньяк?
– Я смотрю, содержательной была тема беседы. И что? К чему пришли?
– Лично я к тому, что надо. Нельзя без конца позволять садиться себе на шею. А он, как ни странно, рассуждал о степени свободы маньяка. Убедительно. Из этого я сделал вывод, что он – очень знающий профессор.
– Но, поскольку ты здесь, – Лина чуть улыбнулась, – я так понимаю, что ты не стал рисковать ради самоутверждения?
– Напротив, произошла обыкновенная ошибка, один толковый мальчик, которого больше нет... ухитрился подменить мой пистолет. И получился фарс, а не эффектный выход. Стыдно было, я так тогда и признался своим друзьям...
– Это... Косте?
– И ему тоже, – Турецкий кивнул. – Но я не люблю об этом вспоминать, хотя приходится. Вот и в связи с Володей... Понимаешь, человек – не трава, ее скосишь, она снова вырастет, и он сейчас в этом состоянии – беззаботной травы. И по-своему самодостаточен... А я пожелал лишить его этого счастья быть самим собой. А вообще, я разве имею право? Распоряжаться?
– Ну вот, мой дорогой, и договорились, – усмехнулась Лина. – Пойдем-ка лучше поговорим с нашим главным. Он умный человек, доктор наук, профессор.
– Я смотрю, у тебя тут все умные, а я как-то не вписываюсь...
– Так что, пойдем? Или еще пококетничаем?
– Нет, что ты?! Ненавижу кокеток!
– Странно, а я обожаю... тебя, мой дурачок, философ...
– Это правильно. Но в связи с чем у тебя возник Зильбер?
– В связи с тем, что я сама нашла его координаты. Он уже на пенсии, сидит дома, консультирует кого-то. И не исключаю, что консультации его стоят дорого.
– Нет ничего проще, как узнать это.
– Каким образом?
– Позвонить и спросить, – засмеялся Турецкий. – Есть при себе номер?
– Нет, в кабинете. А как же с главным?
– Так позвоним, узнаем, а потом пойдем с готовым решением. Не проще?
– Конечно проще. Это ты заставляешь меня тормозиться, не о том думать.
– Так это же прекрасно! Какая тема для интеллектуальной беседы... в паузах.
– Нет, Сашка, ты просто невыносим, у тебя одно на уме.
– Кстати, я мог бы попросить тебя переговорить с одной подругой, чтобы она сегодня переночевала у тебя дома? Меня тяготит необходимость все время бояться тебя скомпрометировать. Может, поэтому такой нервный. Что ты на уме.
