только сегодня. Не исключено, что он уже в курсе. Значит, чтобы надавить на следствие или сорвать его, он может использовать любые средства, вплоть до... Больше мне вам нечего сообщить. Поэтому у меня к вам ко всем настоятельная просьба: посидите сегодня эту ночь дома и носа не высовывайте, и дай бог, чтобы я ошибся. Вот все.
Тяжелая пауза держалась долго. Наконец «прорезался» голос Сергея Ивановича:
– Но я не думаю все-таки...
– Я – тоже, – кивнул Турецкий и постарался улыбкой разрядить напряжение. – Будем надеяться, что в прокуратуре сидят не ослы, а нормальные люди, которые умеют сохранять служебную тайну... И вообще, идите-ка в дом, поздно уже.
– А сам? – спросил Антон.
– А мы с тобой можем вот тут, на верандочке. Не замерзнем, ночи теплые. Да и тетка даст что-нибудь – накинуть. Ты знаешь, что нужно делать, в случае чего, я – тоже...
– Чего ж раньше-то ни слова не сказал? – словно бы обиделся Плетнев.
Турецкий посмотрел на него чуть снисходительно:
– Да вот только сейчас, понимаешь ли, в голову пришло. Я ж не знал, что санкцию дадут уже сегодня... А ты захватил то, о чем я попросил, Сережа?
– Есть такое дело, – ухмыльнулся тот, поднялся и принес с веранды чехол с ружьем. – Или ты меня уж вовсе за мужика не держишь?
– Да ты о чем? Ты ведь у нас – первый жених на деревне!.. Давайте, если вы все не против, тогда на этом варианте на сегодня и остановимся, – подвел итоги Турецкий и, легонько шлепнув Ваську, замершего с открытым ртом, по макушке, добавил: – Ах, дурачки...
Антон озадаченно посмотрел на них: ну, артисты, все заранее обдумали!..
Глава седьмая
«ТИХАЯ НОЧЬ»
Сергей и Саша лежали на веранде и молча курили. На спальных мешках и старых пальто было мягко. Антон не курил, он смотрел в звездное небо, где иногда посверкивали падающие «звезды». Август был уже совсем близко, какая-то неделя всего и осталась. А там – осень и новые заботы. Со стороны моря доносился мерный, однообразный шум, похожий на очень далекий, наплывающий волнами шорох. Тут, вероятно, сливались звуки слабого прибоя и шуршание машин. Под слабым ветерком, тянущим снизу, со стороны города, шелестели листья яблонь и высокой жерделы – мелкого и сладкого абрикоса. Дерево высоким темным овалом рисовалось на фоне неба, подсвеченного огнями порта.
Но, несмотря на обилие однообразных и словно бы замирающих на лету звуков, в общем ночь была тихая.
Перед тем как устроиться на веранде, они втроем – Антон, Саша и Сергей – обошли весь двор, подсвечивая себе фонариком. Осмотрели углы двора, остановились возле летней кухни, Саша вошел внутрь и чем-то негромко там стукнул несколько раз, что-то укладывал. Там было тесно, троим не развернуться. Закончив чем-то погромыхивать, он вышел, отряхивая руки и одежду. Антон не хотел привлекать внимание женщин, улегшихся в двух комнатах дома и конечно же обеспокоенных неясностью ситуации, но еще больше тем, что Саша велел им ни в коем случае не выходить из дома, что бы ни произошло, хотя, скорее всего, ничего и не произойдет. Поэтому Плетнев, когда еще ходили по двору, спросил у Турецкого: на чем конкретно основаны его опасения? Ответ был уклончивым: сам не знаю. Потом Саша хмыкнул и добавил, что и сам наплевал бы, если б не проклятая интуиция. А чтоб больше не возвращаться к объяснениям и разгадкам, и вообще к этой теме, сказал насмешливо:
– Задница чешется, возможно, быть ей битой. В принципе верная примета. Я и когда подарки в тот детдом вез, все не мог понять, почему так чешется? А оно – вон чего вышло... Но ты не бери пока в голову.
Потом они вышли к калитке, и Турецкий поставил свою машину впритык к забору, но так, чтобы она капотом загораживала половину прохода и войти в калитку можно было только боком, пролезая мимо машины.
– Ну, вот так, я думаю, будет самое то. А теперь, ребятки, послушайте, чего я вам скажу...
Разговор и уточнения были недолгими, и уже после этого они вернулись на веранду и расположились на своих лежаках таким образом, чтобы в случае необходимости видеть окна и с правой, и с левой стороны дома, а также держать под контролем вход на веранду. Двустволку, которую принес из дома Сергей, собрали и зарядили мелкой дробью, ее называют бекасинником. Убить – никого не убьет, если только не стрелять в упор и в лицо, но больно сделает. Саша отложил в сторонку и несколько патронов с картечью, и даже пару жаканов – это уже на совсем крупного зверя...
Шел второй час ночи, округа давно заснула, слабо светили только уличные фонари в самом конце улицы, внизу. Антон был почти уверен, что Сашина интуиция дала сбой. И слава богу... А мысли кружились то вокруг вчерашней ночи с Милой, то возникал перед глазами Васька – какой-то по-новому независимый, что ли, с его решительностью, даже нахальством, которое он в себе еще не понимает – по малолетству, считает естественной свободой личности. Главное, чтоб не привык, чтоб не переросло детское нахальство во взрослую наглость, вот что... Но надо отдать должное Ирине, воспитатель она, конечно, замечательный, Ваську просто не узнать.
И вот скоро август... Вроде связи никакой, а она есть, к сожалению. Нельзя уже постоянно маячить перед глазами Саши и Ирины, у них, может, еще и поэтому в семье нелады... Вон как холодно Сашка жену встретил. А ведь это ненужная обида. Опять поссорятся. И потом, кто же так спрашивает: зачем, мол, приехала? Это жену свою единственную... Ну да, скоро осень, и Ваське снова в школу. В какую? На окраину? Опять целая проблема... Ну, прямо хоть на Катерине женись, лишь бы в доме была хозяйка и Васька под присмотром... А Мила?.. Это очень сложный вопрос. Она еще девочка, хоть и замечательная женщина. Но ей не с Васькой сражаться... У нее другая дорога, куда и ему, Антону, не так просто свернуть...
Нет, никак не складывалась общая картинка из сотни мелких кусочков. Она как-то называется, слышал ведь от Васьки... Как же?.. Ах, ну да, пазл... на падлу похоже... А ведь ситуация действительно, словно сама по себе, на подлость тянет, ну, никак мирно и по-хорошему не получается... И выходит, как с тем медведем, что за хвост поймал: и сдержать сил нет, и отпустить нельзя – порвет...
Где-то с час назад спросил Турецкого, лежащего с ним голова к голове.
– Чего не спишь? Отдохни, я подежурю...
– Я в больнице до конца жизни отоспался, давай-ка ты подремли... ты у нас молодой...
«Это он так сострил, наверное...» – Антон и не думал обижаться.
А ночь тихо катилась, и ничего не происходило. Стало слышно, как посапывал Сергей.
– Внимание, – пронесся вдруг шепот, вырвавший Антона из полудремы. Он привстал и увидел Турецкого, который стоял в углу веранды, прислонившись к темной стене дома, и почти сливался с ней. Антон по движению воздуха почувствовал, что Саша сделал как бы успокаивающий жест – опустил поднятую руку.
Скрипнула несмазанная калитка. С лежака поднялась голова Сергея.
– Эй, кто там бродит? Чего надо? – хриплым, сонным голосом спросил он.
У забора все стихло. Турецкий рукой показал Антону направление, куда тот должен был смотреть, с правой стороны дома.
– Ходють тут, бродють... Никакого покоя... – громко пробурчал Сергей и заскрипел лежаком, словно укладывался.
– Хозяин, а хозяин? – долетел негромкий мужской голос, он оказался гораздо ближе, чем калитка, уже во дворе стоял человек, но его не было видно. – Слышь, ты?..
– О, никак есть кто? – словно снова пробудился Сергей и поднялся на ноги. Стал всматриваться в темноту. – Не вижу, ты где, мил-человек? Чего спрашиваешь-та? Да подойди, не бойсь, собаки у меня нету... Токо шибко не шуми, слышь? Хозяйка в доме, проснется, не дай бог, такой базар нам учинит! Так чего тебе?
– Ты скажи, папаша, – значит, понял тот, что с пожилым человеком разговаривает, – мы тут двоих приятелей потеряли, наших, москвичей. Говорили, где-то здесь остановились. Не знаешь? Может, у соседей? Они заметные такие мужики. Отдыхать приехали. Сами-то мы из ментовки. В отпуске тут.
– А, так ты про энтих, что ль? Ну, так бы и сказал... А то рыщешь по ночам. Тута они. Оба, в летней
