И тут Крапивник вдруг с тяжелым пыхтением встал на задние лапы. С чудовищной силой замахнулся он лапой на кружащего над ним дракона. В последнюю секунду Лунг сумел увернуться. Зато Мухоножка с пронзительным криком схватился за пустоту и полетел вниз.
— Мухоножка! — закричал Бен, нагибаясь вперед, но подхватить его не успел. Гомункулус шлепнулся прямо на бронированный лоб Крапивника. Оттуда он соскользнул вниз по его толстой шее и повис, брыкаясь, между двумя зубцами спинного гребня. Крапивник с рычанием опустился обратно на четыре лапы.
— Теперь ты от меня не уйдешь, Паученожка! — прорычал он и потянулся разинутой пастью туда, где висел, отчаянно болтая ногами, его неверный слуга.
— Лунг! — закричал Бен. — Лунг, мы должны ему помочь!
Но оба дракона уже неслись с двух сторон прямо на Крапивника. Они уже открыли пасти, чтобы изрыгнуть пламя, и тут Мухоножка пронзительно закричал:
— Нет! Нет! Только не пламя дракона! Оно превратит меня! Нет! Умоляю, не надо!
Драконы замедлили свой лет.
— С ума сошел, Мухоножка? — кричала Серношерстка. — Он тебя сожрет!
Крапивник с рыком повернулся и снова собрался схватить Мухоножку за ноги. Лунг и Майя снова предприняли отвлекающий маневр, ударив лапами по его панцирю, но Крапивник стряхнул их, как назойливых мух. У Мухоножки замерло сердце от смертельного ужаса. На мгновение он просто зажмурился.
И тут раздалось жужжание. Это летела ему на подмогу крыса. Самолетик спикировал на бронированную спину Крапивника. Крыша кабины распахнулась, и оттуда высунулась Лола.
— Живо, гельмукус, залезай! — крикнула она, отчаянной петлей приближаясь к брыкающемуся Мухоножке.
— Прыгай, Мухоножка! — закричал Лунг. — Прыгай! — он заскреб когтями по бронированному затылку Крапивника, чтобы отвлечь его от Мухоножки на несколько спасительных мгновений.
Пока золотой дракон, злобно пыхтя, разевал пасть на Лунга, гомункулус выпустил зубец, на котором висел, и плюхнулся на заднее сиденье Лолиного самолета. Крыса прибавила газу, и самолетик с открытым верхом и дрожащим Мухоножкой внутри взвился к потолку пещеры.
Крапивник зарычал так громко, что кобольды зажали лапами чуткие уши. Он резко выпрямился и набросился на драконов. Когти его прошли в волоске от Майи. Но вместо того, чтобы обратиться в бегство, дракониха кинулась на него, как разъяренная кошка. Она открыла пасть и изрыгнула голубое пламя.
Лунг налетел с другой стороны и обрушил на голову Крапивника мощный огонь. Языки Майиного пламени покрыли золотую спину, заискрились по хвосту Крапивника и лизнули его ноги.
Золотой дракон оскалил зубы и расхохотался. От его громового хохота с потолка пещеры посыпались камни. Пламя дракона. Сколько раз оно лизало его броню и испарялось на золотом панцире! Его холод загасит голубые язычки, а оба дракона растеряют вместе с пламенем силу и мужество. И тогда он сцапает их, как ошалевших на свету летучих мышей. Он засопел и облизнулся в предвкушении — и вдруг почувствовал, как что-то стекает у него со лба. Что-то капнуло ему в глаза. Он невольно поднял лапу, чтобы смахнуть каплю — и замер.
Его когти потеряли форму. Чешуя стала похожа на сухую листву. Крапивник моргнул. Со лба у него стекало и застило зрение жидкое золото.
Драконы снова летели на него. Его снова облепило голубое пламя и стало жечь его члены. Крапивник согнул шею и с недоумением оглядел себя. Его панцирь на глазах превращался в липкую золотую кашу. Он в ужасе заревел и стал колотить по голубому пламени. С его лап брызнуло золото. Крапивник пыхтел и фыркал. И снова налетели на него драконы. Он бросился, чтобы схватить их, и поскользнулся в луже жидкого золота.
И тут впервые за долгую, полную злодейств жизнь он ощутил страх — горячую, черную волну, поднимавшуюся из глубины. Он затравленно огляделся. Куда бежать? Куда деться от огня, пожиравшего его панцирь? Ему становилось все жарче и жарче. Сила его таяла вместе с чешуей. К воде, скорее к воде! Крапивник рванулся к туннелю, по которому пришел сюда целую вечность назад, тогда, когда он был еще Крапивником, Золотым, Непобедимым. Но перед входом в туннель кружили серебряные драконы, изрыгая голубое пламя, превращавшее его драгоценный панцирь в липкую кашу. Крапивник пригнулся, попытался, сопя, оторвать лапы от пола, но они намертво влипли в золотые лужи, расплывавшиеся все шире. И золотой дракон почувствовал, как рвется его сердце.
Из его пасти вырвался густой белый пар. Холод с шипением выходил из огромного тела, пока оно не опало, как лопнувший шарик. Ледяные клубы заполнили пещеру и повисли облаком над окаменелыми драконами.
Лунг и Майя замерли и неподвижно парили в белом тумане. В пещере стало холодно, очень холодно. Бен и Серношерстка зябко прижались друг к другу и, прищурившись, смотрели вниз. Но туман скрывал Крапивника, видна была лишь скрюченная тень.
Помедлив, Лунг и Майя стали снижаться сквозь холодные облака. Снежинки садились на мех Серношерстки и обжигали лицо Бена. Все было тихо, только самолетик Лолы жужжал где-то в тумане.
— Вон он! — сказал Бурр-бурр-чан, когда Майя и Лунг приземлились на залитый золотом пол. — Там.
ПРОСЬБА ГНОМА
Панцирь Крапивника лежал в огромной золотой луже, как сброшенная змеиная кожа. Снежинки с легким шипением таяли на ее поверхности. Из полуоткрытой зубастой пасти вырывался зеленоватый пар. Глаза стали черными, как погасшие фонари.
Два дракона медленно брели по жидкому золоту к останкам своего врага. Лола пронеслась над ними и приземлилась на расплавившийся панцирь. Когда крыса распахнула дверцу кабины, Мухоножка высунул голову с заднего сиденья и, не веря своим глазам, уставился на то, что было его хозяином.
— Вы только посмотрите, — сказала Лола, выпрыгивая на крыло. — Он весь жестяной! Как эти машины у людей, правда? — она похлопала по еще теплому золоту. — По звуку похоже, что там внутри пусто.
Мухоножка глядел во все глаза.
— Сейчас мы его увидим! — прошептал он.
— Что мы увидим? — Лола уселась на крыле, болтая ногами. Но гомункулус не ответил. Он смотрел как зачарованный на разинутую пасть Крапивника, из которой все еще струился голубоватый пар.
— Чего ты ждешь, Мухоножка? — спросил Лунг, подходя ближе. — Крапивник мертв.
Гомункулус посмотрел на него.
— Разве вороны тогда упали мертвыми? — спросил он. — Нет. Они вновь стали тем, чем были прежде. Из какой твари сделал алхимик Крапивника? Он не мог создать новую жизнь, он мог лишь взять ее взаймы у другого существа.
— У другого существа? — Серношерстка беспокойно заерзала на спине у Лунга. — Ты хочешь сказать, что оттуда сейчас что-нибудь выползет? — она потянула за ремень. — Полетели, Лунг, я предпочла бы это увидеть с безопасного расстояния.
Но дракон не двинулся с места.
— Какого существа, Мухоножка? — спросил он.
— Ну, не так уж много на свете существ, у которых можно одолжить жизнь, как теплую куртку, — сказал гомункулус, не сводя глаз с пасти Крапивника. Остальные недоумевающе переглянулись.
— Перестань разводить таинственность, гемиколос! — сказала Лола, вставая. — Закончена битва или нет?
— Вот! — прошептал Мухоножка, не глядя на нее. Он нагнулся и показал вниз. — Смотрите! Вот она, жизнь Крапивника.
Из полуоткрытой пасти выползла жаба. Она с плеском шлепнулась в золотую лужу, испуганно подскочила и запрыгала по покрытому снегом камню, торчавшему над разлившимся золотом.
— Жаба? — Серношерстка перегнулась со спины Лунга и недоверчиво уставилась на нее. Жаба взглянула на кобольдиху золотыми глазами и встревоженно заквакала.
