занимается: его фамилия обычно возникала в начале фильмов, рядом со словами ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОДЮСЕР. Голос со студии, уговаривавшийся о встрече, сообщил мне, что они, то есть студия, просто на седьмом небе от того факта, что он «присоединился к проекту».
— А разве выжимка ваше творческое воображение не блокирует?
Он усмехнулся.
— Так вот, все мы считаем, что вы проделали изумительную работу. Просто поразительную. Есть лишь пара вещей, с которыми у нас проблемы.
— Например?
— Ну, та история с Мэнсоном. Мысль о том, что эти дети растут. Мы в офисе обмозговывали несколько вариантов, пытались посмотреть, что подойдет. Есть один парень, скажем, Джек Хулиган, ну знаете, как ирландские банды, это идея Донны…
Донна скромно склонила голову.
— Его сажают за сатанизм, поджаривают на стуле, но перед смертью он клянется вернуться и уничтожить всех, кто его упек за решетку. Переход к сегодняшнему дню, молодые ребята подсаживаются в компьютерных клубах на игру под названием «Хулиганы». В заставке его лицо. И пока они в нее играют, он начинает ими завладевать. Может, в лице у него что-нибудь странное, что-то вроде Джейсона или Фредди.
Он остановился, словно ожидал бурного энтузиазма. Поэтому я сказал:
— И кто же пишет и распространяет эту интерактивную игру?
Он ткнул в меня пальцем.
— Вы у нас писатель, дорогуша. Хотите, чтобы мы делали за вас всю работу?
Я промолчал. Просто не знал, что сказать. «Думай с точки зрения кино, — посоветовал себе я. — Кино они понимают», и сказал:
— Собственно говоря, вы предлагаете переснять «Мальчиков из Бразилии», но без Гитлера.
Он поглядел на меня озадаченно.
— Был такой фильм Аиры Левина, — сказал я. В его глазах не мелькнуло ни тени узнавания. — «Ребенок Розмари». — Он продолжал смотреть пустым взглядом. — «Щепка».
Тут он кивнул, где-то что-то связалось, до него дошло.
— Смысл понят, — сказал он. — Вы пишете роль для Шэрон Стоун, мы горы сворачиваем, чтобы ее достать. У меня есть кое-какие каналы, чтобы связаться с ее командой.
На том я ушел.
Ночь выдалась холодная, а в Лос-Анджелесе не полагается быть холодам, и в воздухе сильнее обычного пахло леденцами от кашля.
Где-то под Лос-Анджелесом жила одна моя давняя знакомая, и я решил ее найти. Отыскав ее номер, я взялся за дело и провисел на телефоне почти весь вечер. Мне давали номер, я по нему звонил, и все новые люди давали мне все новые номера, я звонил и по ним тоже.
Набрав очередную череду цифр, я наконец узнал ее голос.
— Ты знаешь, где я? — спросила она.
— Нет, — честно ответил я. — Мне просто дали этот номер.
— В больничной палате, — сказала она. — У матери. У нее кровоизлияние в мозг.
— Извини. С ней все в порядке?
— Нет.
— Извини.
Повисло неловкое молчание.
— Как у тебя дела? — спросила она.
— Довольно скверно.
Я рассказал все, что до сих пор со мной случилось. Сказал, как себя чувствую.
— Почему оно так выходит? — спросил я у нее.
— Потому что они напуганы.
— Почему напуганы? Чем напуганы?
— Потому что здесь твое имя и твоя репутация целиком и полностью зависят от последнего хита, к которому ты сумел примазаться.
— Не понял.
— Если ты что-то одобришь, то студия может этот фильм снять, и ей это обойдется в двадцать — тридцать миллионов долларов. А если потом фильм обернется провалом, твое имя будет раз и навсегда связано с этим провалом, и ты потеряешь статус. А если тянешь время или отказываешь, то нет и риска потерять статус.
— Правда?
— Вроде того.
— А откуда ты столько знаешь? Ты же музыкант, к киноиндустрии отношения не имеешь.
Она устало рассмеялась.
— Я тут живу. Все, кто тут живет, такое знает. Ты пытался расспрашивать людей про их сценарии?
— Нет.
— Попытайся как-нибудь. Спроси кого угодно. Парня на бензоколонке. Все равно кого. У каждого есть сценарий. — Тут кто-то ей что-то сказал, она ответила, а потом бросила мне: — Послушай, мне надо бежать. — И положила трубку.
Если в коттедже вообще полагался обогреватель, то я его не нашел и до костей промерз в моем маленьком номере, так похожем на тот, в котором умер Белуши, с такой же бездарной гравюрой на стене, с такой же стылой сыростью в воздухе. Я налил себе горячую ванну, чтобы согреться, но когда выбрался, мне стало еще холоднее, чем раньше.
Белые рыбины скользили взад-вперед в воде, шныряли и шмыгали между листьев кувшинок. У одной на спине была алая отметила, которую с некоторой натяжкой можно было счесть отпечатком великолепных губ: чудесный стигмат полузабытой богини. В прудике отражалось серое небо раннего утра.
Я уныло смотрел на отражение.
— У вас все в порядке? — Я повернулся. Рядом со мной стоял Благочестивый Дундас. — Рановато поднялись.
— Плохо спал. Слишком холодно.
— Надо было позвонить портье. Вам принесли бы обогреватель и дополнительные одеяла.
— В голову не пришло.
Дыхание у него было тяжелым, с присвистом.
— Вы в порядке?
— Нет, разрази меня гром. Я старый. Доживете до моих лет, сами будете не в порядке. Но я еще буду тут, вас уже не будет. Как продвигается работа?
— Не знаю. Я перестал работать над синопсисом и застрял со «Сном художника», рассказом про викторианского иллюзиониста. Действие должно происходить на морском курорте в Англии, под дождем. Фокусник показывает на сцене иллюзию и этим как-то изменяет публику. Его магия касается их сердец.
Он медленно кивнул.
— «Сон художника»… — повторил он. — М-да. Вы видите себя художником или иллюзионистом?
— Не знаю, — ответил я. — Кажется, ни тем и ни другим.
Я уже повернулся уходить, но тут мне в голову пришло кое-что.
— У вас случаем нет в столе сценария, который вы сами написали, мистер Дундас? — спросил я.
Он покачал головой.
— Вы не написали ни одного сценария?
— Только не я.
— Честное слово?
Он улыбнулся:
— Честное слово.
Я вернулся к себе в номер. Перелистнул большим пальцем страницы моего английского издания «Сынов
