Маркус снова кивнул и вынул маленькую книжицу, затем что-то написал и протянул ей листок.
Ханна, взяв листок, обернулась к Лили, и та со страхом посмотрела на нее.
– Ты совершила подлый и низкий поступок, – сурово произнесла Ханна. – Даже если бы то, что сказал мистер Риз, было правдой, ты не должна была шпионить за мной и за его светлостью. Как ты понимаешь, после такого поступка я не могу оставить тебя в доме.
По щеке Лили скатилась вторая слезинка.
– Тем не менее, ты не отдала мою дочь мистеру Ризу, и поэтому я тебя прощаю. Отныне ты свободна. – Она протянула Лили банковский чек. – Вот возьми. На эти деньги ты начнешь жизнь сначала в каком-нибудь другом месте.
Лили осторожно взяла чек.
– Значит, вы не посадите меня в тюрьму? – робко спросила она.
– Нет. Но помни: все могло закончиться куда хуже. Это тебе урок – больше не искушай судьбу.
– Что вы, мадам! – Лили осторожно взглянула на чек: увидев, на какую сумму он выписан, она широко раскрыла глаза и, поднявшись со стула, поспешно запихнула бумажку в карман передника. – Спасибо, мадам. Спасибо, ваша светлость. Я больше никогда… я…
– Все, довольно, – прервал Маркус, и Лили поспешила удалиться.
Ханна долго смотрела вслед служанке: ей очень хотелось верить, что она поступила правильно. Лили обманула ее, но ведь она сама тоже долго притворялась герцогиней Эксетер; имеет ли она после этого право осуждать других за ложь? К тому же Лили фактически спасла ее дочь, поэтому Ханна не хотела лишать ее свободы.
Повинуясь душевному порыву, она обернулась к Маркусу:
– Спасибо тебе.
Он поднял бровь.
– За что?
Ханна улыбнулась.
– Ты знаешь.
Маркус усмехнулся.
– Вероятно, ты имеешь в виду прошлую ночь…
– Вот негодник! – Ханна рассмеялась. – Вовсе не за это, а за то, что отпустил Лили с миром.
Герцог пожал плечами.
– Бентли дурачил куда более проницательных людей; я и сам никогда бы не заподозрил, что он способен придумать такую схему, тем паче привести ее в исполнение. Так что пусть в тюрьме гниет Бентли, а не девушка, которая поверила в красивую сказку.
– Ты прав, но все равно спасибо.
С минуту герцог молчал, потом уголки его губ дрогнули.
– У тебя очень доброе сердце. Редли, Дэвид, Лили… Всем ты даруешь прощение.
– Перестань! – Ханна покачала головой.
– Даже мне. – Голос Маркуса стал серьезным, и Ханна вскинула на него взволнованный взгляд. – Вначале я был с тобой ужасно груб, и теперь прошу простить меня.
– Чего уж тут, я тоже ведь не сахар.
Ханне невольно вспомнилось все, что она наговорила Маркусу и что о нем думала прежде. Хотя, как правило, ее возмущение было справедливым, но все равно не стоило выходить из себя и давать волю гневу.
– Со мной тогда нельзя было иначе. – Маркус вздохнул. – Я даже рад, что ты ко мне не подлизывалась.
Ханна недоуменно захлопала ресницами.
– Тогда бы я решил, что ты хочешь стать настоящей герцогиней. После истории с Сюзанной… – Он смущенно отвел глаза. – Я привык, что все женщины лгут, чтобы добиться желаемого. Если бы ты была ко мне добра, я решил бы, что ты играешь, хочешь, чтобы я растаял от нежности и попал в твои сети.
Ханна осуждающе покачала головой:
– Не понимаю я этих лондонских дам!
– Я тоже, – охотно согласился Маркус.
В это время раздался стук в дверь, в комнату вошла Розалинда.
– Я поговорила с Селией, а Молли сладко спит. Ну как, все утряслось?
Маркус переглянулся с Ханной, и она улыбнулась. Действительно, похоже, все наконец пришло в норму, братья-близнецы помирились, Бентли и его сообщники угодили за решетку, а с Дэвида сняли все обвинения. Молли мирно посапывает под боком у Селии, и никто серьезно не пострадал.
– Видишь ли, Розалинда, – медленно произнес Маркус, – нам осталось решить один жизненно важный вопрос.
– Какой еще вопрос? – Ханна встревоженно взглянула на мужа. – Неужели Дэвид?..
– Нет, к Дэвиду это не имеет ни малейшего отношения. Просто я должен сделать одну вещь, требующую осторожности и такта.
Вдруг Розалинда лучезарно улыбнулась и захлопала в ладоши.
– Ах, Маркус! Разве ты еще не… Так чего же ты ждешь?
– Жду, когда ты закроешь за собой дверь, – насмешливо произнес герцог.
Не задавая больше вопросов, Розалинда вышла из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь.
У Ханны пересохло во рту; она не осмеливалась поднять глаза.
– Я не должен был говорить того, что сказал сегодня вечером в карете, – осторожно начал Маркус. Боже праведный! Тогда герцог, по сути, признался ей в любви. Неужели теперь он отказывается от своего признания?
– Тогда было не время и не место, – продолжил он. – Я не должен был говорить…
Маркус осекся.
– Когда же ты собирался это сказать? – тихо спросила Ханна и едва услышала себя: так громко стучало в ее груди сердце.
Маркус повертел в руках лист бумаги.
– Сегодня. Я хотел накрыть ужин на двоих у себя в комнате, а потом… – Он улыбнулся и развернул особое разрешение на брак. – Я всегда любил строить планы, но с тех пор, как в моей жизни появилась ты, ничто не выходит, как задумано.
– Да, – прошептала она. – Я тебя понимаю.
– Неужели?
– Поверь, жизнь в Лондоне многому меня научила.
Маркус чуть усмехнулся.
– Я надеюсь научить тебя еще большему.
– А я постараюсь быть прилежной ученицей, – улыбнулась Ханна.
Неожиданно Маркус обнял ее за талию, подхватил и усадил на стол.
– Для этого я должен буду преподать тебе еще много уроков, – сказал он и взял ее лицо в свои большие ладони.
Ханна заглянула ему в глаза – они лучились тем теплым светом, к которому она была так неравнодушна.
– Надеюсь. Я сама хочу, чтоб уроков было как можно больше.
Шутливое выражение внезапно исчезло с лица герцога; теперь на нем читалась такая любовь и нежность, что у Ханны защипало глаза от подступивших слез.
– Я думаю… – нерешительно начал он. – Пожалуй, теперь самое время кое-что сказать. Я люблю тебя, Ханна Джейн Престон, как никогда никого не любил, и я хочу, чтобы ты стала моей герцогиней и моей законной супругой.
Он умолк, затем прибавил:
– Конечно, если ты не против.
– Все это просто чудесно, – Ханна вздохнула, – но беда в том, что у меня нет приданого.
– Зачем тебе оно? – удивился Маркус.
– А еще у меня нет положения в обществе, – продолжила Ханна. – Надо мной в городе все смеются из-за моих веснушек и деревенских привычек.
– Никто не осмелится… – начал было герцог и вдруг замолчал.
Он начал понимать, к чему она клонит.
– Если пройдет слух, что я влезла на крышу и разбросала фамильный жемчуг Эксетеров, со мной перестанут разговаривать лондонские дамы. – Ханна, покосившись на Маркуса, заметила, что уголки его губ тронула едва заметная улыбка.
– Тогда мы больше не будем тратить время на все эти глупые приемы и балы. В любом случае теперь я чаще стану бывать дома по вечерам, – твердо сказал он.
– Вот так уже лучше, а то у меня здесь совсем нет друзей. Не думаю, что нас хоть куда-нибудь пригласят.
– Гм… – Маркус обхватил ее за бедра и наклонил к столу.
– Что ж, тогда я буду твоим другом, – прошептал он. – И весьма… близким.
Он склонил голову набок, словно к чему-то прислушивался.
– Но ты позабыла упомянуть еще одно свое качество.
Теперь пришел черед Ханны недоуменно хлопать глазами. Маркус нежно взял ее руку, положил ладонь себе на грудь, а сверху прикрыл ее своей рукой, и Ханна почувствовала ритмичные удары его сердца.
С минуту они молча смотрели друг на друга, и тут Ханна почувствовала, что в который раз влюбляется в выразительное лицо мужа.
– Да, – прошептала она. – Мне чрезвычайно лестно, что ты так ценишь его.
Маркус сильнее сжал ее руку.
– Скажи, ты способна полюбить надменное, бессердечное чудовище?
Ханна от души улыбнулась.
– А ты способен полюбить деревенскую простушку?
Герцог на мгновение задумался.
– Ты спрашиваешь про любовь до гроба или прямо здесь и сейчас, на этом столе?
Ханна молчала, а Маркус опустил ее еще ниже.
– Впрочем, зачем я спрашиваю? Ответ все равно один: да.
Ханна взвизгнула и, потеряв равновесие, распростерлась на столе, с которого Маркус едва успел сбросить счетные книги и бумаги.
– В последнее время меня преследует навязчивая идея: всякий раз, когда я вижу стол, мне хочется заняться на нем с тобой любовью.
Ханна с удовольствием подумала, что в Эксетер-Хаусе десятки столов, и, когда Маркус склонился над ней, обвила руками его шею.
– Я от всей души тебя в этом поддерживаю.
Маркус рассмеялся, и его теплое дыхание защекотало ей губы.
– Главное, держись за меня и не разжимай своих объятий, милая.
