'Гиннесса' в высоком стакане и апельсиновый сок, он был уверен, что к тому времени, когда он доберется до дальнего столика, ее там уже не будет. Но когда плечи и локти раздвинулись, он увидел, что она все еще там: сморкается в обрывок размокшего бумажного носового платка — и едва не закричал от радости. Скользнув на свое место, он поставил перед ней 'Гиннесс' и спросил:
— Все ведь правильно, так?
Она подняла на него взгляд.
— а.
— Вы это пили в пабе после собеседования, — объяснил он.
— Вот как, — отозвалась она.
— Ваше здоровье, — предложил он.
Он отхлебнул крошечную каплю апельсинового сока, а она отпила пенку с пива. Из угла доносилось визжание циркулярной пилы, разрезающий лист алюминия. Мимо протиснулся по дороге в 'мужской' толстяк. И снова Пола охватило острое чувство, что за ним пристально наблюдает невидимая плюющаяся арахисом галерка, которая вот-вот затопает ногами, если только не пойдет полным ходом представление. (Какое представление, куда пойдет? Невидимые зрители, предположительно, знали, а вот он — нет.)
— Надо же, как мы с вами столкнулись, — сказал он. На невидимую аудиторию это большого впечатления не произвело, как, впрочем, и на худую девушку, и на него самого. Он попробовал еще раз: — Так, выходит, вы из этих краев?
— Нет, — ответила она и имела полное право поджать губы: это была беспомощная попытка перекрестного допроса и даже самый непритязательный младший барристер рассмеялся бы ему в лицо. Но... Совершенно неожиданно, она продолжила: — На самом деле я живу в Уимблдоне. Я приехала посмотреть, как играет мой парень.
Мир сдавил голову Пола, точно тиски.
— А, — пробормотал он.
Она же, поглядев на него, невесело улыбнулась.
— Если вам так хочется знать, мы только что поссорились.
— А, — повторил он и бессовестно солгал: — Жаль.
— Вот почему я плакала.
— А, нуда...
Вздохнув, она поглядела мимо него, словно его вообще тут нет.
— Я приехала в такую даль, лишь бы посмотреть на него в этом дурацком мюзикле, потому что он без конца мне про него рассказывал, а когда пришла, то подумала: 'Какой смысл?' Вот из-за чего все...
— Извините, — прервал ее Пол, — сказав 'мюзикл', вы имели в виду Гилберта и Салливана?
Она наградила его таким взглядом, на какой можно нанизывать кебаб.
— Ладно, пусть не мюзикл, а оперетта. Вам они нравятся?
— Нет.
Она едва заметно кивнула, словно была вынуждена признать, что ответ верный.
— Поэтому я пошла за сцену и так ему и сказала. Сказала, что, на мой взгляд, какой нам смысл встречаться. А он сказал, что не понимает, о чем я, а я сказала, вот именно, вот почему нам нет смысла тянуть эту лямку дальше, потому что мы оба просто сами себе лжем, просто нет никакого...
— Смысла?
Она кивнула.
— А потом я вернула ему CD, который он подарил мне на прошлое Рождество, и авторучку, которую он мне одолжил четыре месяца назад, когда мы ходили на байк-шоу в Эрлз-корт, и ушла.
— Понимаю, — сказал Пол. — Значит, этот тип — любитель Гилберта и Салливана?
Нахмурившись, она пожала плечами:
— Раньше не был. Раньше ему было дело только до тяжелых байков, защиты животных и борьбы против глобального потепления. А потом, с месяц назад, он стал вдруг совсем странный. Начал носить соломенные шляпы и дурацкие вышитые жилетки, сказал, что вступил в любительский драмкружок и что будет звездой в дурацкой оперетте, которую они ставят. Он словно в другого человека превратился. Взял и ни с того ни с сего превратился.
Пол на минуту задумался, якобы над ее словами. Но вместо того чтобы сказать, что у него на уме, выпалил:
— Такое впечатление, что у него появился кто-то еще.
— Вот и я так думала, — вздохнула она. — Только сомневаюсь. Ему ведь все время хотелось, чтобы я ходила на репетиции или слушала, как он репетирует свой дурацкий текст. Я, конечно, говорила ему, чтобы не приставал, но он все равно просил. Поэтому едва ли тут другая девушка. — Она нахмурилась: — А когда я сказала ему, что все кончено, вид у него был искренне удивленный, точно для него это полная неожиданность. Если бы он нашел другую, то наверняка был бы счастлив, что может со мной порвать, как по-вашему?
— Наверное, — ответил Пол, а потом его осенило, точно он сэр Исаак Ньютон и ему на голову только что упало огромное вкусное запеченное яблоко. Да, до недавнего времени у худой девушки был парень. Но сейчас этот парень в 'Общественном центре искусств Хайгейт' щебечет, как впавший в маразм соловей, а он, Пол, тем временем сидит с ней в пабе. Более того, следовало учесть совпадение во времени. В самый темный для нее час, когда она больше, чем когда-либо, нуждалась в ком-то Судьба подхватила его в Кентиш-тауне и выбросила тут, в подходящем месте, в подходящее время. Внезапно все обрело смысл — за исключением того довольно дурацкого факта, что Судьба сочла необходимым нарядиться в двух давно покойных пропагандистов поп-культуры девятнадцатого века. Но если Судьба от этого тащится, не ему ее критиковать. Всякому свое, счел он, ведь могло быть гораздо хуже. — Мне, честное слово, жаль, — сказал он со всей искренностью, на какую был способен. — У вас, наверное, ужасно скверно на душе.
Она пожала плечами.
— Немного. Я хочу сказать, да, он мне нравился, в какой-то момент даже очень нравился, но у меня всегда было такое чувство, что когда я с ним, это не настоящая я, если вы улавливаете, о чем я. Я была не та я, какой хочу быть, я была той, какой он хотел меня видеть, или, во всяком случае, той, какой, по его мнению, мне хочется быть ради него, и ни один из нас не был самим собой, поэтому мы и не могли быть сами собой вместе, поэтому во всем не было никакого смысла — ни для меня, ни для него. Понимаете, о чем я?
— Да, — солгал Пол. — Для вас ужасная, наверное, была ситуация.
— И для него, надо думать, тоже.
— Очень может быть. На самом деле, — признался он, хотя ни за что не мог бы сказать почему, — я ни разу ни с кем не порывал, поэтому точно ничего не знаю.
— А-а, — протянула она, — значит, у вас долгие прочные отношения?
— Нет.
Она над этим задумалась, будто над сложным примером из устной арифметики.
— Значит, у вас никогда не было девушки.
— Не было.
— А.
— Нет, я пытался, — пояснил он. — Но все, кто мне нравился, от меня отмахивались.
Она поглядела на него поверх стакана, на губах у нее белели усы пены, что, в общем и целом, ей шло.
— Правда?
Он пожал плечами:
— Это не так уж важно. Я просто хотел сказать, что лучше любить и потерять и так далее.
— Нет, не лучше.
— Не лучше? Ну, наверное, вы правы. Я лишь пытаюсь сказать, что не могу сказать, что знаю, как вам плохо, но думаю, что очень плохо, хотя, вероятно, вам мое сочувствие не нужно, поэтому мне лучше заткнуться. Вот, собственно, и все.
— Спасибо, — кивнула она. — Хотя, возможно, оно и к лучшему. Боюсь, я не слишком приятный человек.
