— Я все еще не уверен, что припомнил все детали. Вы действительно хотели, чтобы я поверил, что мы женаты, или это безумный бред?
У нее вспыхнули щеки.
— Да, хотела. Вы можете ругать меня какими угодно словами — я их заслуживаю. Когда вы потеряли память, мне показалось, так будет проще — проще! О Боже! — позволить вам считать, что мы женаты. Я одно добавлю в свое оправдание: я жила в постоянном страхе, что память вот-вот вернется к вам и вы выпалите правду в присутствии Тигвудов. Ведь было ясно, что потеря памяти лишь временная. А пока вы считали себя американцем и… моим мужем, вы были в безопасности, уверяла я себя. Непростительная глупость! Сейчас над этим можно смеяться; недаром вы однажды назвали меня наивной — все с самого начала было обречено на провал. Я пыталась сделать как лучше… это я виновата во всем!
Его лицо смягчилось. Он протянул к ней руку, но она отстранилась. Тогда он сказал неожиданно тихим, спокойным голосом:
— Я далек от того, чтобы винить вас, потому что обязан жизнью вам и вашей сообразительности. Примите мою благодарность и восхищение. Быть может, вы забыли, но я-то помню, что вы считали своим долгом защитить всех нас — включая раненого вражеского солдата, потерявшего память. Если бы не ваша выдумка, я был бы схвачен или убит. — Он помолчал, лицо его странно дрогнуло. — Хотя, думаю, вы правы, это была игра с огнем.
— Это было безумие, — резко сказала она, отвергая его великодушное прощение. — Я и тогда это понимала, но как только была сказана первая ложь, все так ужасно запуталось! Я хотела выиграть день- другой, но… В общем, если это вас утешит, у меня было достаточно времени убедиться в справедливости всех ваших слов обо мне; а раньше я и не подозревала, что способна на такую глупость!
Она отвернулась к огню, обессиленная бессонной ночью и этим трудным разговором. Лучше бы он побыстрее ушел. Им больше не надо встречаться. Ах, зачем она только поехала в Англию!
Но он и не думал уходить.
— Теперь я понимаю, почему вы так похудели и побледнели, — после некоторого раздумья сказал он. — Моя бедная девочка, если бы я только знал! Сколько же горя я принес вам! Вы меня ненавидите?
Его нежность разоружила ее.
— Нет… нисколько, — устало ответила она.
— Я не заслуживаю такого великодушия. Но что будет теперь? Вы предлагаете мне уйти и забыть о том, что у меня есть сын, о существовании которого я и не знал, и в благодарность за спасение моей жизни оставить вас наедине с вашим несчастьем?
Она подняла голову.
— Вы ничем мне не обязаны, я уже говорила. По закону это не ваш ребенок, а тот, кто дал ему имя, никогда не выдаст секрета. Лучше бы вам ничего не знать!
— Это вы так считаете, не я, — сардонически ухмыльнулся он. — Боюсь, вы не учли два очень важных обстоятельства, моя дорогая.
Она неторопливо, как бы против воли повернулась к нему.
— Каких именно?
— А таких, что я полюбил вас, когда мы повстречались в Америке, и люблю до сих пор, — сказал он совершенно спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся. — И у меня нет ровно никакого желания куда-то уходить и оставить свою жену — и своего сына — другому человеку.
Она уставилась на него, не веря своим ушам.
— Вы в своем уме? — с изумлением спросила она. А потом добавила с горечью: — Впрочем, что еще вы могли сказать, вы же джентльмен. Но каковы бы ни были ваши понятия о чести, вам нет необходимости пытаться сделать «честную» женщину из меня!
К ее удивлению, он рассмеялся.
— Ну что вы, я вовсе не так великодушен. Дело в другом: вы много месяцев преследовали меня, Сара; в самые трудные дни моей жизни передо мной вставало ваше лицо. Но только вчера, встретив вас снова, я начал понимать что к чему. Должно быть, я полюбил вас еще до того, как мы попали в ту кошмарную гостиницу, но ранение и потеря памяти помешали мне это осознать. Так неужели вы думаете, что теперь, когда с глаз моих спала пелена, я могу вас покинуть? Если так, то вы плохо знаете меня, дорогая, и я намереваюсь это непременно исправить.
Она в волнении отступила от него, все еще не веря.
— Нет! — В ее вскрике прозвучало неистовство. — Быть может, вами движет чувство вины или чувство долга, но я ведь сказала: мне от вас ничего не надо. Оставьте меня, теперь уже слишком поздно.
— Вам так хочется, чтобы я в это поверил. Но, дорогая, это неправда. Неправда, что вы ко мне равнодушны.
— Нет! Я имею в виду — да, равнодушна. О, я не знаю… Пожалуйста, поймите, слишком поздно.
— Маленькая лгунья. — Он неожиданно дотронулся до тонкой золотой цепочки, которую заметил на ее шее прошлым вечером. Она попыталась протестовать, но он вытянул цепочку из-за корсажа и рассматривал тяжелый золотой перстень-печатку, висевший на ее конце. Перстень был ему хорошо знаком. — А я думал, что потерял его в бою. Теперь скажи мне еще раз, что ты ко мне равнодушна. Только предупреждаю, я тебе не поверю.
У нее задрожал подбородок, и она отвернула лицо, не в силах вырваться, как будто была пленницей, прикованной тоненькой цепочкой к его властной руке. Она произнесла тихо, защищаясь:
— Ты всегда был удивительно проницателен. Но теперь ты ошибаешься. Я… не люблю…
Он не дал ей договорить. Он обнял ее, прижимая к себе, и начал целовать. О, как хорошо она помнила его поцелуи, сколько ночей мечтала о них, уверенная, что никогда не почувствует их снова! И все же попыталась высвободиться.
— Нет. Я не могу… — прошептала она, но, не в силах сладить с собою, сама страстно поцеловала его, обвив руками его шею так крепко, как если бы не собиралась никогда отпускать.
Он застонал и обнял ее сильнее.
— О Боже. Разве я мог забыть твое тело и вкус твоих губ. Они пьянят меня, как старое вино. Сара. Моя дорогая… моя жена!
ГЛАВА 22
Эти слова вернули ее к действительности, и она заставила себя разжать руки. Она отступала от него, пока не оказалась в другом конце комнаты.
— Нет! — И, задыхаясь, она добавила с намеренной жестокостью: — Ты, кажется, забыл о… моем муже!
Он улыбнулся. Но опасный огонек в его глазах заставил ее полностью овладеть собою.
— Ах, да. Твой муж. Он осложняет положение, что и говорить. Но я, между прочим, подозреваю, что в конце концов твоим настоящим мужем могу оказаться я, а не он. Видимо, я должен испытывать к нему признательность, ведь ему выпало счастье помочь тебе. Но он занял мое место, и я страшно ревную. Никогда ему не прощу!.. И все же допускаю, что он хороший человек. Он очень тебя любит?
Она гордо вскинула голову:
— Да.
— И ты хочешь уверить меня, что и ты его любишь? — В голосе его звучало вежливое недоверие.
Это недоверие было вполне понятно. Разве не она только что со страстью отвечала на его поцелуи? Но, рассердившись на него и на себя, она решила больше не допускать ошибок.
— Да, — убежденно произнесла она.
— Маленькая лгунья. — Теперь он повторил эти слова ласково. — Может быть, ты и любишь его, но
