– Хорошо, мы пойдем вместе. Может, мы что-то найдем, но в любом случае я не буду сожалеть о беседе с такой уникальной личностью, как ты.
– Но я должен предупредить тебя, Маскалл. Ты и я из разных мирозданий. Тело фейна содержит жизнь целиком, тело мужчины содержит лишь половину жизни – вторая половина в женщине. Фейсни может оказаться слишком непереносимым для твоего тела… Разве ты этого не чувствуешь?
– Я отупел от разных своих ощущений. Я должен принять все возможные предосторожности, а в остальном положиться на случай.
Он нагнулся и, взявшись за тонкую потрепанную рясу фейна, оторвал широкую полосу, которую обмотал вокруг лба.
– Я не забываю твой совет, Лихолфей. Мне не хотелось бы начать прогулку Маскаллом, а закончить Диграном.
Фейн криво ухмыльнулся, и они двинулись вверх по течению. Идти было трудно; им приходилось шагать с камня на камень. Время от времени попадалось более серьезное препятствие, преодолеть которое можно было лишь карабкаясь. Долгое время они не разговаривали. Маскалл, насколько возможно, следовал совету своего спутника избегать воды, но иногда он был вынужден становиться в нее ногой. Сделав это второй или третий раз, он почувствовал резкую мучительную боль в руке, в том месте, где ее поранил Крэг. Глаза его повеселели; страхи исчезли; и он начал умышленно ступать в поток.
Лихолфей поглаживал свой подбородок и, щурясь, следил за Маскаллом, пытаясь понять, что произошло.
– Это с тобой говорит твоя удача, Маскалл, или что?
– Послушай. Ты существо с древним опытом и должен знать, если кто-нибудь знает. Что такое Маспел?
Лицо фейна осталось пустым.
– Не знаю этого названия.
– Это в каком-то роде другой мир.
– Этого быть не может. Есть только один этот мир – мир Фейсни.
Маскалл подошел к нему, скрестил руки и заговорил:
– Я рад, что наткнулся на тебя, Лихолфей, потому что эта долина и все с ней связанное требует массы объяснений. Например, в этом месте почти не осталось никаких органических форм – почему они все исчезли? Ты называешь этот ручей «потоком жизни», но чем ближе мы к его истоку, тем меньше жизни он дает. Милей-двумя ниже из ничего появлялись эти самозарождающиеся растения-животные, а у самого моря растения и звери просто кишели друг на друге. Так что, если все это тем или иным таинственным образом связано с твоим Фейсни, мне кажется, он должен обладать весьма парадоксальной натурой. Его сущность не начинает создавать форм, пока изрядно не ослабнет, и ее не разбавит вода… Но может, мы оба несем чушь.
Лихолфей покачал головой.
– Все взаимосвязано. Поток это жизнь, и он все время выбрасывает искры жизни. Когда материал захватывает и ловит эти искры, они становятся живыми формами. Чем ближе поток к своему истоку, тем яростнее и энергичнее в нем жизнь. Ты сам увидишь, когда мы достигнем начала долины, там живых форм нет вообще. Это значит, что нет материи достаточно прочной, чтобы захватить и удержать тамошние яростные искры. Ниже по течению большинство искр достаточно энергичны, чтобы подняться наверх, но некоторые захватываются и неожиданно превращаются в формы. Я сам возник таким образом. А еще ниже, у моря, поток теряет большую часть своей жизненной силы, и искры становятся ленивыми и вялыми. Они больше разлетаются в стороны, чем поднимаются вверх. И вряд ли найдется материя, как бы слаба она ни была, которая не способна захватить эти вялые искры, и их захватывают во множестве – в этом причина бесчисленного количества живых форм, которые ты там видел. А ниже всего само Топящее море. Там выродившаяся и ослабленная жизнь потоков Маттерплея имеет в качестве тела все море. Но так мала ее сила, что она вообще не может создать никаких форм, но ее непрерывные тщетные попытки сделать это ты можешь наблюдать в виде всплесков и фонтанов.
– Значит, медленное развитие мужчин и женщин объясняется слабостью их эмбриона жизни?
– Вот именно. Он не может сразу достичь всего, к чему стремится. Теперь ты понимаешь, насколько неизмеримо выше находятся фейны, которые самопроизвольно возникли из более электризованных и энергичных искр.
– Но откуда берется материя, которая захватывает эти искры?
– Когда жизнь погибает, она становится материей. Материя и сама умирает, но ее место постоянно занимает новая материя.
– Но если жизнь исходит от Фейсни, как она вообще может погибать?
– Жизнь это мысли Фейсни, а эти мысли, покинув его мозг, превращаются в ничто – простые гаснущие угольки.
– Невеселая философия, – сказал Маскалл. – Но кто тогда сам Фейсни, и почему он вообще думает?
Лихолфей вновь криво улыбнулся.
– Это я тоже объясню. Природа Фейсни такова. Он со всех сторон обращен в Небытие. У него нет спины и нет боков, он весь лицо; и это лицо является его формой. Иначе и быть не может, поскольку ничего не может существовать между ним и Небытием. Все его лицо состоит из глаз, ибо он вечно созерцает Небытие. Оттуда он черпает свои вдохновенные мысли; никаким иным образом он не может себя ощутить. По той же причине фейны и даже люди обожают находиться в необитаемых местах и на обширных пустых пространствах, ибо каждый это маленький Фейсни.
– Это похоже на правду, – сказал Маскалл.
– Мысли непрерывно текут с лица Фейсни назад. Однако, поскольку лицо у него со всех сторон, они текут внутрь его. Таким образом, поток мыслей все время движется из Небытия в центр Фейсни, а это и есть наш мир. Мысли обретают форму и населяют мир. То есть этот наружный мир, лежащий вокруг, находится
