— У вас все в семье такие? Джорджина насторожилась.
— Что вы имеете в виду?
— Твой рост, парень. А что я еще могу иметь в виду? Конечно же, не внешность, потому что у вас с братом нет ничего общего. — И он внезапно громко расхохотался.
— Я не вижу, что в этом смешного. Просто у нас разные матери.
— Вот как, а я думал, вы кое-чем еще отличаетесь. Разные матери, говоришь? И поэтому у тебя нет шотландского акцента?
— Я не думал, что должен рассказывать историю всей жизни за то, что меня взяли на работу.
— Ты что такой колючий, парень?
Перестань, Конни, — услышала Джорджина чей-то низкий голос. — Мы ведь не хотим отпугнуть парня, не правда ли?
— Отпугнуть от чего? — хмыкнул первый помощник.
Джорджина прищурила глаза. Неужели она думала, что этот рыжий англичанин ей не нравится просто в принципе, просто лишь потому, что он англичанин?
— Еда остывает, мистер Шарп, — суровым тоном сказала она.
— Ну так входи, хотя я полагаю, что капитана интересует отнюдь не пища.
И вдруг Джорджина снова занервничала. Ведь только что она слышала голос капитана. Как могла она забыть, что он ждет ее? Хуже того, капитан наверняка слышал все, что она говорила, как дерзко, она отвечала первому помощнику. Конечно, дерзость ее была вынужденной, но вряд ли извинительной. Ведь она здесь всего лишь юнга, а отвечала ему словно ровня, как если бы она была Джорджина Андерсон, а не Джордж Макдонелл. Еще парочка таких ошибок, и она может снимать с головы кепку и разбинтовывать груди.
После загадочных последних слов первый помощник жестом пригласил ее войти и ушел. Ей стоило немалых усилий сдвинуться с места, но когда это удалось, она едва не влетела в дверь и смогла остановиться лишь у обширного дубового обеденного стола в центре помещения, за которым с комфортом могли расположиться не менее полдюжины членов команды.
Джорджина не подняла глаз от подноса даже тогда, когда поставила его на стол. Позади стола, у стены, на фоне окон из витражного стекла, маячила какая-то фигура. Джорджина не видела, а скорее угадывала эту фигуру, осознавая, что это и есть капитан.
Вчера, когда ей позволили познакомиться с судном, она пришла в восхищение от этих окон. Интерьер был поистине королевский. Джорджина никогда ни на одном корабле «Скайларк лайн» не видела ничего подобного.
Мебель поражала роскошью. Во главе длинного стола находилось единственное кресло в стиле первого французского ампира, сочетавшее в себе бронзу, красное дерево и красочную вышивку на белом фоне спинки и боковин. Кроме кресла, вокруг стола располагались пять стульев. Еще одним предметом, поражавшим великолепием, был письменный стол, опирающийся не на ножки, а на массивные овальные пьедесталы, расписанные классическим орнаментом. Кровать, застланную белым шелковым покрывалом, можно было назвать подлинным шедевром итальянского Ренессанса. Бросались в глаза высокие резные стойки и еще более высокое изголовье.
Вместо обычного морского рундука в каюте стоял высокий шкаф из тикового дерева, похожий на тот, который ее отец подарил матери сразу после свадьбы, по возвращении с Дальнего Востока. Шкаф был украшен нефритом, перламутром и ляпис-лазурью. Неподалеку располагался комод из ореха на высоких ножках. А в простенке между ними висели современные часы, корпус которых был отделан эбонитом и бронзой. Отдельных полок на стенах не было, зато возвышался украшенный позолотой и резьбой шкаф, восемь полок которого были заставлены книгами. А за раздвигающейся ширмой, украшенной английскими пейзажами, в дальнем конце комнаты виднелась эмалированная ванна, сделанная, очевидно, по особому заказу, — длинная и широкая и, к счастью, не очень глубокая, поскольку Джорджине скорее всего придется таскать в нее воду.
Впечатление беспорядка создавали морские приборы, разложенные на письменном столе и рядом с ним. На полу стояла бронзовая статуя высотой около двух футов, а возле умывальника за ширмой — медный чайник. Лампы, все совершенно разные, были либо прикреплены к мебели, либо висели на крюках на стенах и на потолке.
Если к этому добавить, что каюту украшали картины и ковры, висевшие на стенах, то становилось ясно, что такую комнату логичнее представить во дворце губернатора, а никак не на судне. Но все это великолепие мало что могло рассказать Джорджине о капитане Мэлори, разве лишь то, что он отличался некоторой эксцентричностью и любил окружать себя красивыми вещами, не смущаясь мешаниной стилей.
Джорджина не знала, смотрит капитан на нее или в окно. Она пока что не решалась поднять на него глаза, но молчание становилось все невыносимее. Хорошо бы сейчас тихонько и незаметно уйти, если, конечно, он еще не обратил на нее внимание. Но почему он ничего не говорит? Ведь он знает, что он в каюте и готова выполнить все его приказания.
— Ваша еда, капитан… сэр.
— Почему ты говоришь шепотом?
— Мне сказали, что вы… то есть я слышал, что у вас раскалывается голова после вчерашнего переп… — Джорджина кашлянула и быстро поправилась: — У вас болит голова, сэр. Моего брата Дрю раздражают громкие звуки, когда накануне он… когда у него головная боль, сэр.
— Я думал, что твоего брата зовут Иен.
— У меня есть и другие братья.
— Один из моих братьев пытался вчера споить меня. Его очень позабавило, если бы я не смог утром отправиться в плавание.
Джорджина едва не улыбнулась. Сколько раз ее братья проделывали друг с другом то же самое. Впрочем, доставалось от братьев и ей: то вместо горячего шоколада в своей чашке она обнаруживала ром, то ленточки ее чепчика оказывались завязанными каким-то немыслимым узлом, то ее панталоны развевались на флюгере или, хуже того, на мачте судна другого брата, чтобы невозможно было найти виновника проделки. Похоже, озорники-братья существовали повсеместно, а не только в Коннектикуте.
— Я вам сочувствую, капитан. Братья могут быть такими несносными.
— Именно.
Она услыхала иронические нотки в его голосе, как если бы он счел ее замечание претенциозным, каковым оно в общем-то и было для двенадцатилетнего мальчишки. Ей надо основательно обдумывать все, что она собирается произнести. Ни в коем случае ни на минуту нельзя забывать, что ее поведение должно соответствовать поведению мальчишки. Но это было так нелегко — постоянно помнить об этом, тем более когда она окончательно пришла к выводу, что капитан говорит с английским акцентом. Факт весьма прискорбный. Она может избегать общения с другими англичанами на борту, но избежать общения с капитаном не в ее воле.
Размышляя об этом, она услыхала слова капитана:
— Представься и позволь мне взглянуть на тебя. Вот так. Две вещи сразу. Впрочем, акцент может быть искусственным. В конце концов какое-то время он провел в Англии. Она заставила ноги оторваться от пола, обогнула стол и приблизилась к темной фигуре настолько, что в поле ее зрения оказались ботфорты. Поверх них были серые бриджи, обтягивающие крепкие, мускулистые ноги. Не поднимая головы, она умудрилась бросить взгляд повыше и увидела белую батистовую рубашку с пышными рукавами, туго застегнутые манжеты на запястьях. Однако поза Джорджины не позволяла ей увидеть ничего выше рубашки, и ей было ясно, что он очень высокий… и широкий.
— Выйди из моей тени, — продолжал руководить ее действиями капитан. — Встань чуть влево к свету. Вот так получше. — И внезапно спросил: — Ты что, нервничаешь?
— Это моя первая работа, сэр.
— И вполне понятно, что ты не хотел бы испортить первое впечатление о себе… Расслабься, мой мальчик… Я не откусываю головы младенцам. Только взрослым.
Это ради нее он позволил себе столь несерьезный тон?
— Рад слышать.
