темносиние полосы, покрывавшие бок. Синяки! Эрике было прекрасно известно их происхождение. Кровь бросилась ей в голову, опаляя невыносимым жаром. Ладони мгновенно вспотели. Эрика так надеялась, что Терджис подоспел вовремя и спас Селига и ее единственная вина в том, что не позаботилась о больном, а вместо этого велела заковать в цепи. Но нет, она приказала избить несчастного, причем без всякой вины, она позволила гневу взять верх над собой, и ее приказ выполнили, подвергнув порке и без того тяжело страдающего человека, изнуренного жестокой лихорадкой, и Один лишь знает, чем еще! Он сказал тогда: «Мы с тобой не враги и никогда не сможем быть врагами».
Но теперь Эрика твердо знала, что Селиг ошибался. Он с трудом добрался до Гронвуда в поисках помощи, а вместо этого оказался в цепях, в темнице. Он говорил одну лишь правду, но Эрика и не подумала поверить ему. Она приказала плетью лечить его раны! Угрызения совести душили девушку, терзали сердце.
Не будь она охвачена таким ужасом, почти обрадовалась бы самому безжалостному наказанию во имя искупления вины. Но Эрика смертельно боялась и, если бы только сумела найти способ загладить вину, непременно сделала бы все, что могла. Однако сейчас она ни на что не была способна, а уж тем более придумать способ умолить Селига простить ее.
Эрика не помнила, как прошел остаток дня: слишком ее угнетало сознание собственной вины и жестокости. К страшной действительности ее вернула внезапная резкая остановка телеги, разбудившая и Кристен.
– Господи Боже, – простонала она, открывая глаза и глядя на брата. – Я надеялась, что это всего лишь сон.
Эрика от всей души желала того же, но вслух лишь сказала:
– Его нужно покормить. Наша знахарка лечит лихорадку слабительным и наверняка очистила ему желудок, так что, скорее всего, последние дни он почти или совсем ничего не ел. Не зря от него остались кожа да кости.
С каждой минутой она все больше осознавала свою вину. Селиг уже умирал с голоду, когда добрался до Гронвуда, а Эрика доверилась Элвине, даже не проследив, какими зельями она его потчевала.
– Конечно, ты вряд ли поверишь, но мне очень жаль, что так случилось, – добавила Эрика, поскольку больше в этот момент ничего не могла придумать.
– Почему же, поверю… Сейчас ты страдаешь, но где было твое сочувствие, когда Селиг так в нем нуждался?
Подавлено взрывом гнева. Похоронено под лавиной растерянности, обрушившейся на нее при виде этого человека. Однако ведь на какоето мгновение в ней проснулось сострадание, когда Селиг впервые упомянул о нападении и сильном ударе, и оно было гораздо больше, чем принято обычно испытывать к едва знакомому человеку. Но тут вмешался Уолнот, заставив ее поверить, что Селиг солгал… опять солгал.
Эрика ничего не успела объяснить и потеряла эту возможность, поскольку в этот момент покрывало из шкур внезапно откинулось и у задка телеги появилось несколько человек. Одного Эрика уже видела – этот голубоглазый викинг с рыжеватыми волосами требовал, чтобы она прошла пешком весь путь до Уэссекса.
– Ивар сейчас привезет еду, Крис, – объявил Торольф, не сводя глаз с Селига, особенно с его впалого живота.
– Зубы Тора, да понадобится целая туша быка, чтобы наполнить этот бездонный колодец.
– Боюсь, что одной тушей не обойдешься, – тяжело вздохнула Кристен.
Их голоса разбудили Селига, и громкий стон заставил всех вздрогнуть. Но Кристен вывело из равновесия то, что и Эрика это слышит. Селигу не понравится, что презираемая им женщина видит его в таком состоянии, и сестра, зная это, еще сильнее страдала за брата.
– Убери ее отсюда, Торольф, – немного более раздраженно, чем намеревалась, попросила Кристен. – Покорми или спроси, что ей нужно, только держи как можно дальше от меня. Развяжи ее, если хочешь, но не спускай с нее глаз ни на мгновение. Я сама приведу ее назад после того, как позабочусь о Селиге.
Эрика охнула, когда длинная мускулистая рука, протянувшаяся едва ли не через середину телеги, выдернула ее и поставила на землю. Торольф разрезал ей путы на ногах, явно не желая нести ее, но при этом спокойно предупредил:
– Я предпочел бы не касаться тебя, так что не стоит давать мне причины делать это.
Однако он ни на секунду не отходил от Эрики, поэтому девушка отклонила ворчливое предложение проводить ее в кусты, хотя давно нуждалась в этом. Но стыд и чувство униженности подавляли настоятельную потребность, поскольку Эрика понимала, что викинг и не подумает отвернуться. Она боялась даже подумать, как поступит, когда нужда станет невыносимой.
Но Торольф больше не собирался давать ей никаких поблажек. Эрика поняла это, когда он, подтолкнув ее к огню, принялся с аппетитом поглощать ужин, и не подумав предложить девушке поесть.
Да она ничуть и не удивилась. Враждебность, исходившая от викинга, была так велика, что Эрика ощущала ее, даже не глядя на него. Точно так же относились к ней остальные, будь то норвежцы или саксы.
Эрика видела выражение лица Торольфа, когда тот смотрел на торчавшие ребра Селига. Викинг винил только ее и не хотел ничего слышать ни об ударе по голове, ни о лихорадке, поэтому с Эрикой собирались расправиться тем же манером. Око за око.
Она не столько боялась голода, сколько опасалась, что леди Кристен еще не успела заметить, как исполосована спина брата, и внутренности девушки скрутило тошнотным узлом при одной мысли о том, каким пыткам ее подвергнут, когда правда выйдет на свет.
Глава 13
Кристен пихала густое варево в рот брату с такой быстротой, что тот не успевал жевать, не говоря уже о том, чтобы проглотить очередную порцию. Селиг начал задыхаться и поспешно отвернул голову:
– Проклятие, Кристен, да прекрати ты! Не спеши так, от этого я скорее не встану! – с трудом выговорил он.
Селиг сам удивился собственным словам, поскольку изголодался так, что был готов заглатывать еду целыми кусками, не жуя, лишь бы поскорее насытиться. Однако, как бы ему ни хотелось самому орудовать ложкой, рука быстро уставала и начинала дрожать, а сознание собственной слабости еще больше выводило Селига из равновесия. Он приходил в бешенство при одной только мысли, что не может позаботиться о себе. Единственное, на что он надеялся, что эта слабость – следствие голода и лихорадки, а не странной болезни, вызванной зверским ударом по голове.
А что, если слабость не пройдет, как не проходит до сих пор боль? Сама мысль о том, что он никогда не будет таким, как прежде, казалась настолько ужасающей, что Селиг старался не думать об этом.
Его весьма удручало, что он чувствовал себя очень слабым. Селиг не мог поверить, что всего несколько шагов от темницы до телеги, даже при поддержке великана Терджиса, отнимут последние силы, немного восстановившиеся после одной ночи ничем не омраченного сна.
Кристен терпеливо ждала, пока брат снова откроет рот.
– Где Ройс? – прежде чем проглотить очередной кусок, спросил Селиг.
– Думаю, все еще в Уэссексе.
От изумления Селиг даже перестал жевать. Он предполагал, что зятя просто отвлекли другие дела, но даже и представить не мог, что Ройса вообще нет в лагере.
– Неужели ты отправилась за мной без него? Кристен упорно старалась не встречаться с ним взглядом:
– Ройса в то время не было дома.
– Он очень рассердится, – уверенно заявил Селиг.
– Скорее всего, – как можно безразличнее проговорила Кристен, пожав плечами.
– Очень рассердится, – снова повторил Селиг. На этот раз Кристен одарила его негодующим взглядом:
– Знаю, братец, знаю, так что не стоит напоминать мне об этом лишний раз! Это мои тревоги, не твои. А теперь скажи, что терзает тебя, чтобы я смогла позвать знахарку…
– Ни за что… если любишь меня, никаких знахарок! – перебил Селиг, нервно вздрагивая. – Та, что разделалась со мной, тоже называла себя лекаркой, но все, что она сделала, – это влила в горло ядовитое зелье и не позволяла, чтобы в живот попала хоть крошка еды.
– Так тебе всетаки давали есть?
– Да, но изза зелья старой ведьмы во мне ничего не задерживалось.
Кристен задумчиво кивнула:
– Датчанка сказала, что тебе дали слабительное, чтобы избавить от лихорадки, и это, должно быть, помогло. Лоб у тебя холодный.
– Сильного жара и не было…
Селиг внезапно осекся: долгие часы бреда и боли не позволили все ясно представить. Горячка… злобный смех…
– По крайней мере в последние дни, если, конечно, я верно запомнил, – поправился он.
– Ты был в лихорадке все три дня, что провел в Гронвуде? – спросила она.
– Три?!
Селиг от неожиданности подавился, поскольку Кристен, задавая вопросы, ухитрилась сунуть ему в рот полную ложку. Движения Селига были настолько замедленными, что, не знай он так хорошо сестру, не успел бы поднять руку, чтобы помешать ей с силой хлопнуть его по спине. Он только поморщился, заранее предчувствуя боль, которую Кристен могла бы причинить ему столь неосторожным поступком.
Кристен, вызывающе фыркнув, обидчиво объявила:
– Ну конечно, я никогда не притворялась, что хорошо владею искусством исцеления больных и ухода за ранеными, братец.
– И плохо тоже не владеешь, – согласился Селиг. – Каждый знает, что ты скорее привыкла наносить раны, чем их лечить.
Но Кристен, не обращая на него внимания, продолжала:
– Просто у тебя нет другого выхода, придется терпеть меня до самого дома.
Селиг широко улыбнулся и открыл рот, давая этим понять, что далеко еще не насытился.
– Надеюсь, что вынесу… переживу… твою нежную заботу… нет, не дергай меня за уши, и без того голова раскалывается… – пробормотал
