— Сюзетта вела Дукаси! Я знавала ее.
— Знавали ее?
— Точнее, о ней. Безумная старуха бродит по Порту Расточительности. Пишет письма за медяки, за выпивку, за все что угодно. Сейчас она почти забыла приличный теринский. Спит в канавах и проклинает своих былых издателей.
— Это все книги, какие я могу вспомнить, — сказал Жеан. — Боюсь, мне они не очень нравились. А как вам удалось все это прочесть?
— Ах-х-х, — ответила она, движением головы отбрасывая волосы за спину.
Не худышка, подумал Жеан, прекрасные изгибы и округлости.
— Здесь прошлое — валюта, Джером. Иногда единственная.
— Загадочно.
— Разумно.
— Вы уже немало знаете обо мне.
— И будет справедливо, если вы узнаете обо мне, так? Я корабельный офицер, а вы опасная неизвестность.
— Звучит многообещающе.
— Я тоже так считаю. — Она улыбнулась. — Но вернемся к действительности. Я корабельный офицер, а вы — вахта поденщиков. Еще даже не настоящий моряк. — Она посмотрела на Жеана через сложенную из пальцев рамку. — Вы просто какая-то туманная дымка на горизонте.
— Ну… — сказал он, понимая, что выглядит тупицей. И все равно повторил: — Ну…
— Но вам любопытно.
— Что?
— Корабль.
— О. Да, действительно. Я просто думал… теперь, когда присмотрелся…
— Бочки с вином на корме и на носу. Можно пить и портить воздух с утра до вечера…
— Примерно так. Не очень похоже на военный корабль.
— Дракаста раньше служила во флоте. Сиринском. Она не часто об этом говорит, но с некоторых пор не пытается скрывать свой акцент. Раньше пыталась.
Сирин, подумал Жеан, восточная островная империя, еще более далекая, чем Джерем и Джереш; гордые, сдержанные темнокожие люди, которые очень серьезно относятся к своим кораблям. Если Дракаста из их числа, она унаследовала морскую традицию, которая, по слухам, старше самого Теринского трона.
— Сирин, — вслух сказал он. — Это кое-что объясняет. А мне казалось, прошлое — это валюта.
— Эту часть прошлого она отдает бесплатно, — сказала Эзри. — Но поверьте, если историю измерять в монетах, она сидит на целой их груде.
— Значит, она… подстраивает корабль под свои старые привычки?
— Скорее мы все это делаем. — Эзри жестом приказала ему продолжить работу, и Жеан взялся за кисть. — Капитаны Медного моря — особый народ. Они люди определенного положения — и на воде, и на суше. В Расточительности у них есть свой совет. Но каждый корабль… своего рода отдельное братство. Одних капитанов выбирают. Другие берут бразды власти только когда нужно браться за оружие. А что касается Дракасты… она наш капитан, потому что все мы знаем: она лучше всех. Во всем. В Сирине с этим не шутят.
— Поэтому вы сохраняете флотские вахты, и пьете, как нервничающие мужья, и следите за своим поведением?
— Вы не одобряете?
— Божья кровь, еще как одобряю! Просто порядка гораздо больше, чем я себе представлял.
— Вы бы ничего у нас не назвали флотским, доведись вам служить на настоящем военном корабле. Большинство наших матросов прошли через это, и для них нынешняя жизнь — рай. Мы сохраняем наши обычаи и потому, что большинство нас бывало на борту других пиратских кораблей. Мы видели, как с каждым днем могут увеличиваться течи. Как ржавеют механизмы. Как могут истрепаться снасти. Какой смысл бездельничать, если корабль в это время рассыпается под тобой на куски?
— Значит, вы благоразумная шайка.
— Да. Море делает человека благоразумным или убивает. Офицеры Дракасты дают клятву. Мы клянемся, что наш корабль погибнет в битве или по воле богов. А не из-за лени матросов, нехватки парусов или тросов. Это священная клятва. — Она потянулась. — И не из-за отсутствия краски. Покройте шлюпку еще одним слоем и будьте внимательнее.
Офицеры. Чтобы не думать за работой об Эзри, Жеан стал вспоминать офицеров «Орхидеи». Очевидно, это в первую очередь сама Дракаста. У нее никаких вахт нет, но она появляется везде и всегда, когда считает нужным. Похоже, она проводит на палубе половину дня и материализуется мгновенно, когда происходит что-нибудь интересное. Вторая по старшинству Эзри… но нет, об Эзри не думать.
Мамчанс, начальник парусной группы, и его небольшая команда доверенных рулевых. В хорошую погоду Дракаста может доверить руль другим морякам, но там, где требуется мастерство, работают только Мам и его люди. Примерно равны Маму по статусу интендант, он сейчас на борту «Красного вестника», и врач Треганн — эта вряд ли признает равным себе того, чье имя не носит какой-нибудь храм. Дракаста, естественно, занимает большую каюту, а четверым офицерам выделены каморки с парусиновыми стенами, вроде старой каюты самого Жеана.
Есть еще плотник, мастер по парусам, кок и боцман. Единственная привилегия младших офицеров — время от времени командовать рядовыми матросами. Есть еще два… младших помощника, как решил их назвать Жеан. Эзри называла их старшими по вахте, и когда самой Эзри поблизости не оказывалось, они ее заменяли. Синей вахтой командовал Утгар, а красной — женщина по имени Нарсин, но ее Жеан еще не видел: она тоже отбыла на борт «Вестника».
Казалось, всю черную и грязную работу поручали Жеану и остальным матросам из вахты поденщиков, и это давало возможность изучить не только устройство корабля, но и иерархию его экипажа. Жеан считал, что это делается сознательно.
Со времени захвата «Вестника» погода установилась. Постоянный легкий северо-восточный ветер, облака, пролетающие по небу, словно в танце, бесконечные низкие волны, от которых море сверкало, словно сапфир с миллионами граней. Днем жарко светило солнце, и ночью в помещении для сна было душно, но Жеан быстро привык. Он загорел и цветом кожи походил на Паоло и Козетту. Локки тоже как будто чувствовал себя хорошо — загорелый, бородатый и не просто худой, а мускулистый. Рост и неразумная похвальба своей гибкостью привели к тому, что ему поручили смазывать мачты, фок- и грот-, и он должен был это проделывать каждое утро.
Пищу по-прежнему давали в конце долгого дня, и хоть она была не очень разнообразна, ее хватало. Теперь они получали и полный рацион выпивки. И хотя Жеан не хотел себе в этом признаваться, такой поворот событий его почти радовал. Он мог работать и спокойно спать: люди, управляющие кораблем, знают свое дело. Ему и Локки больше не нужно импровизировать. И если бы не проклятый судовой журнал, в котором отмечались день за днем (а срок, когда кончится действие противоядия, все приближался), Жеан назвал бы эти дни хорошими. Хорошим и спокойным периодом, когда можно подумать о Дельмастро.
Но ни он, ни Локки не могли перестать считать дни.
2
Восемнадцатого фестала Лысый Мазукка сорвался.
Ничто этого не предвещало, хотя несколько вечеров накануне Мазукка был мрачен; как и многие, он уставал, но никому не грозил — ни из экипажа, ни из вахты поденщиков.
Стояли сумерки, синяя вахта работала уже два или три часа, и по всему кораблю зажгли фонари. Жеан сидел рядом с Локки у клетки с курами, расплетая старый трос. Локки брал у него пряди и расплетал их еще сильней, превращая в грубые коричневые нити. Потом эти нити окунали в смолу и превращали в паклю, которую можно было использовать как угодно: от затыкания щелей до набивки подушек. Работа
