скучная и неприятная, но солнце почти село, и совсем скоро вахта должна была закончиться.
Поблизости послышался стук, за ним проклятия и смех. Появился Лысый Мазукка со шваброй и ведром в руках, а за ним матрос, которого Жеан не узнал. Матрос сказал что-то, чего Жеан не расслышал, и тут вдруг Мазукка развернулся и швырнул в него тяжелым ведром, попав прямо в лицо. Оглушенный матрос упал на бок.
— Будь ты проклят! — крикнул Мазукка. — Я тебе что, дитя малое?
Матрос ощупью поискал оружие — короткую дубинку, увидел Жеан, — но Мазукка уже вышел из себя. Он пнул моряка в грудь, вырвал у него дубинку, поднял ее над головой… но больше ничего не успел. Три или четыре моряка одновременно ударили его, свалили на палубу и вырвали дубинку.
С мостика послышались торопливые тяжелые шаги. Капитан Дракаста явилась без вызова.
Когда она пронеслась мимо, Жеан — веревка была забыта — почувствовал, как внутри все съеживается. Это в ней было. Дракаста носила, как плащ, ту самую ауру, которую он некогда видел у капы Барсави: нечто такое, что спит внутри, пока не вырвется в минуту гнева или необходимости, неожиданное и ужасное. Сама смерть шла по палубе «Орхидеи».
Матросы держали Мазукку за ноги и за руки. Тот, кого он ударил ведром, забрал свою дубинку и потирал голову. Замира остановилась и показала на него.
— Объясни, Томас.
— Я… я… Простите, капитан. Я просто забавлялся.
— Он преследует меня весь проклятый день, — сказал Мазукка, покорный и почти успокоившийся. — Ничего не делал, не работал. Только ходил за мной, опрокидывал ведро, разбрасывал мои инструменты, пачкал то, что я сделал, и заставлял переделывать.
— Это правда, Томас?
— Я только… капитан, это только для забавы. Дразнить вахту поденщиков. Я ничего плохого не хотел. Я больше не буду.
Дракаста проявила такое проворство, что Томас не успел и глазом моргнуть, а уже лежал на палубе с разбитым носом. Жеан отметил изящное движение руки и точное использование ребра ладони. Он сам дважды в жизни получал такие удары. И как ни глуп Томас, Жеан ему сочувствовал.
— Аг-г-гх, — сказал Томас, плюясь кровью.
— Вахта поденщиков все равно что инструменты, — сказала Дракаста. — Я хочу, чтобы она содержалась в порядке и чтобы ею можно было пользоваться. Хотите позабавиться — убедитесь сначала, что эта забава никому не причинит вреда. Сокращаю вдвое твою долю взятого на «Красном вестнике» и вырученного от его продажи. Вы. — Она показала на двух женщин, стоявших за моряком. — Утащите его на корму и найдите ученую Треганн.
Когда Томаса утащили на ют, к врачу, Дракаста повернулась к Мазукке.
— Ты слышал мое правило в первый же вечер на корабле.
— Знаю. Простите, капитан Дракаста. Он просто…
— Ты слышал. Слышал, что я сказала, и понял.
— Да. Но я был в бешенстве…
— Коснешься оружия — смерть. Я объяснила это ясно, яснее некуда, но ты все равно не послушался.
— Погодите…
— Ты мне не нужен, — сказала Дракаста и правой рукой схватила Мазукку за горло. Матросы отпустили его, и он попытался обеими руками оторвать руку Дракасты, но тщетно. Капитан потащила его к правому борту. — Слушайте все! Потеряете голову, допустите ошибку — и можете потопить весь корабль. Если не в силах делать то, что вам было сказано ясно и четко, вы только балласт.
Брыкаясь и задыхаясь, Мазукка пытался сопротивляться, но Дракаста неумолимо тащила его к борту. В двух ярдах от планшира она стиснула зубы, отвела правую руку и швырнула Мазукку вперед, вложив в этот толчок всю силу. Мазукка сильно ударился, потерял равновесие и перевалился через борт. Секунду спустя послышался всплеск.
— Балласта на моем корабле хватает.
Все матросы, включая вахту поденщиков, кинулись к правому борту. Бросив быстрый взгляд на Локки, Жеан присоединился к ним. Дракаста осталась на месте. Она развела руками, весь ее внезапный гнев испарился. И в этом она напоминала Барсави. Жеан подумал, как она проведет остаток ночи: в мрачной задумчивости или даже за выпивкой?
Корабль шел ровно, со скоростью четыре-пять узлов, а Мазукка не был хорошим пловцом. Его уже отнесло от курса корабля на пять или шесть ярдов, и отставал он ярдов на пятнадцать. Голова его торчала над поверхностью воды, он звал на помощь.
Сумерки. Жеан содрогнулся. Голодное время в открытом море. Яркий дневной свет прогоняет многих тварей в глубину, и плавать в воде почти безопасно. Но в сумерках все меняется.
— Выловить его, капитан? — спросил один из стоявших рядом с Дракастой моряков. Говорил он так тихо, что слышали всего несколько человек.
— Нет, — ответила Дракаста. Она повернулась и медленно пошла на корму. — Вперед. А при нем скоро кто-нибудь объявится.
3
В семь часов вечера Дракаста крикнула, чтобы Локки пришел в ее каюту. В сознании Локки запечатлелась яркая картина — Томас и Мазукка, — поэтому он бегом кинулся на корму.
— Ревелл, что это за разврат и дьявольщина?
Локки остановился, осматриваясь. Дракаста установила свой стол в центре каюты. Паоло и Козетта сидели друг против друга, глядя на Локки, а перед ними в беспорядке была разложена колода игральных карт. Посреди стола лежал опрокинутый серебряный кубок, слишком большой для маленьких рук. Локки в глубине души почувствовал беспокойство, однако присмотрелся внимательнее.
Как он и подозревал, немного светло-коричневой жидкости из кубка пролилось на стол и попало на карту. И та растворилась, превратилась в лужицу мягкого серого вещества.
— Вы взяли карты из моего сундука, — сказал он. — Из двойного пакета, обернутого промасленной тканью.
— Да.
— И пили за едой что-то крепкое. Ваши дети пролили его.
— Карамельный коньяк, и я пролила его сама. — Дракаста достала кинжал и коснулась серого вещества. Хотя выглядело оно жидким, но на деле оказалось прочным и твердым, и кончик кинжала соскользнул с него, как с гранита. — Что это такое? Похоже на… алхимический цемент.
— Это и есть алхимический цемент. Вы не заметили своеобразного запаха карт?
— Зачем мне нюхать игральные карты? — Дракаста нахмурилась. — Дети, ничего здесь не трогайте. Идите на свою кровать и подождите, пока мама не вымоет вам руки.
— Это не опасно, — сказал Локки.
— Мне все равно, — ответила Дракаста. — Паоло, Козетта, положите руки на колени и ждите маму.
— На самом деле это не совсем карты. Это алхимические резиновые облатки. Тонкие, как бумага, и гибкие. А рисунки карт нанесены на них. Вы не поверите, сколько они стоят.
— Да мне все равно. Для чего они?
— Разве не ясно? Окуните карту в крепкий напиток, и она в несколько секунд растворится. Неожиданно у вас всего лишь капля алхимического цемента. Можно убрать столько карт, сколько нужно. Вещество застывает в минуту и становится прочным, как сталь.
— Прочным, как сталь? — Она посмотрела на серое пятно на красивой лакированной столешнице. — Как его убрать?
— М-м-м… никак. Оно не растворяется. Во всяком случае, не в алхимической лаборатории.
