Юля оправила ее волосы, чуть наклонившись, заглянула в глаза.
- Вот ты какая, подруга, а я тебя тихоней считала. Тайну искала не там, где надо было. Главная- то, рядом оказалась.
Вика опустила взгляд.
- Никакой тайны во мне нет — обычная русская баба. Ребята, которые домой цинковый гроб привозили, рассказывали, что им эти 'Белые колготки' в Грозном житья не давали. Специально стреляли нашим солдатам по ногам, что б те подольше мучились, и своих на помощь звали. А потом добивали всех вместе. Мой также погиб. Говорят, до последнего вздоха ящик с патронами за собой тащил. Когда на поминках сидели, они все сокрушались, что убить пока ни одной не смогли. А тут, вот эта гадина, за стенкой, плясала на моем горе. Как представила себе, что это она моего Лешку, ну и… Она у меня жизнь забрала, а я у нее.
- У тебя жизнь? — переспросила Юля.
- Конечно. Я два раза травилась, к нему, на небо, хотела попасть. Не могла без него, света белого не видела. Но не получалось — не пускали люди добрые, откачивали.
- Вы не были женаты?
- Не успели. Мне тогда еще 18 не было. Можно было, конечно, и пораньше расписаться, но он сказал, что до армии не стоит, неизвестно, как все получится. Обо мне думал, проблем не хотел создавать. Будто в воду смотрел.
- Потом замуж так и не вышла?
- Нет, хоть и просил он.
- Кто?
- Леша.
- Как это?
- Ребята от него конверт передали. На обратной стороне страшная надпись: 'Если меня убьют, то прошу передать…' и мой адрес. Они там перед боем все такие оставляли. А в письме приказ - сильно не горевать и жить дальше счастливо, — у Вики задрожал подбородок. — Если хочешь, сама почитай, я не могу — она вытащила из конверта письмо.
Юля осторожно взяла из ее рук ветхий, видно, на тысячу раз перечитанный, листок. Глаза пугливо опустились на рваные свинцовые строчки.
'Здравствуй, Солнышко. Даже и не знаю, как начать, получается, что привет тебе с того света передаю. Извини. Не собирался писать, но ребята говорят — надо, если не хочешь, чтоб подруга до конца жизни мучилась. А я не хочу, поэтому слушай мою последнюю волю.
Приказываю жить тебе, девочка, без меня долго и счастливо. Обязательно выйти замуж, нарожать детей, обо мне забыть, любовь дарить хорошим людям, плохих к себе не подпускать. На могилу ходить не чаще раза в год, реже можно, фотографий на видном месте не держать, с собой не носить, письмо это, после прочтения, уничтожить, душу свою им не травить. Вот, собственно, и весь наказ. Не сложно? Пожалуйста, выполни, иначе я себя на небе плохо чувствовать буду. Не стану напоследок говорить о своих к тебе чувствах, чтоб сердце не рвать нам обоим. Скажу, лишь одно, ты для меня была важнее воздуха, дороже жизни. Наверное, только в разлуке понимаешь это по–настоящему. Ночью, когда вижу тебя во сне, начинаю задыхаться. Тянусь к тебе, как из глубины, но не хватает воздуха, тону. Просыпаюсь, вскакиваю, вроде бы, сам живой, а души нет, захлебнулась. Ну вот. Кажется, меня, все–таки, понесло, извини. Сейчас ненадолго отлучусь. Нас командир вызывает. У парней, что на площади совмина сидят, боеприпасы закончились, нужно подвезти. Потом вернусь, напишу что–нибудь обнадеживающее…
Юля подняла глаза.
- Не вернулся?
Подруга покачала головой.
- Нет.
- Солнышком тебя называл. Вот он где был настоящий 'Солнечный удар'.
- Ты о чем?
- Полынцев говорил, что бандитская акция так называлась. Выходит, ты их удар, своим перебила.
Виктория бережно опустила письмо в конверт.
- Не я — любовь.
- После смерти Янки, тебе легче стало?
- Не знаю.
И снова Юля убеждалась в том, что сильные чувства — это не радость, а большая проблема. Молодая, красивая женщина и до сих пор живет одна. Кому нужны такие страдания?
- У тебя еще все впереди, — ободрила она подругу, вставая с кровати. — Попадется и тебе хороший человек.
- 26 — уже не молодость. В этом возрасте все нормальные мужики давно по рукам разобраны. А бабы старухами считаются.
- Ты правда так думаешь?
- Почти, — грустно улыбнулась Вика. — Не теряй времени, потом близок будет локоть, да не укусишь.
- Угу, — задумчиво промычала Юля. — Не было, говоришь, Полынцева?
- Нет, и, мне кажется, уже не будет.
- Почему?
- Я же тебе объясняла, в другое место пойдет искать.
- Кого?
- Ее — любовь.
Эпилог.
В участковом пункте милиции было жарко и душно. Полынцев чувствовал себя гусем в раскаленной духовке. Маленький кабинет медленно пропекал его распаренное тело до румяной кожицы. Расстегнув ворот рубахи, он со вздохом захлопнул служебный журнал, откинулся на спинку стула. Надоело. Тяжело после отпуска входить в колею. Такое ощущение, что из леса на асфальтобетонный завод вернулся. В голове промелькнули яркие кадры недавнего отдыха: море, пальмы, пляж, красивые девушки. Впрочем, о последнем удовольствии можно было умолчать. Оно успешно пробежало стороной. Вот именно. А все, потому что идиот. Умный бы попользовался теми радостями, которые светили, а проблемы скинул, как 'щипач' кошелек. Дурак же, поступил наоборот. Кому рассказать — на смех поднимут.
Такая возможность незамедлительно представилась. Телефонный звонок истерично взвизгнув, залился стервозным писком.
- Полынцев слушает.
- Андрюха, е–мое, с приездом! — раздался в трубке радостный бас коллеги Фокина. — Поздравляю тебя с выходом на службу! А мы тут ждем, не дождемся, когда позовешь курортные фотки разглядывать.
- В пятницу вечерком подтягивайтесь, посидим, чайку попьем.
- Заметано! А чего такой кислый — простыл?
- Почему простыл?
- Ну, я в том смысле, что девчонки там местные, говорят, все насморком болеют, климат такой, ага. Семенов в прошлом году, по–приезду оттуда, месяц из вендиспансера не выползал.
- Да нет, здоров я. Не с чего было.
- Как это не с чего? А на фиг ездил?
Тут самое время было сказать: 'Раскрывать преступления', но пожалел себя, не стал хвастать ослиными ушами.
