уважаемого Нью-Орлеана. Но сюжетная необходимость требует парапета загородной плотины, пейзажа, описание которого можно уложить в двести печатных знаков, и двух собеседников.
— Вы должны быть немы как рыба, Джошуа! — говорит плотный рыжий мистер своему компаньону.
— Слушайте, Пайк, не выражайтесь, как заговорщик рокамболевской эпохи, а то вы сведёте к нулю всю предложенную вам роль.
Мистер Пайк, в котором с трудом можно было узнать одного из понижателей Нью-Орлеанской биржи (потому что не была дотоле названа его фамилия), сумрачно смотрит на Джошуа, небезызвестного камердинера мистера Генри Пильмса.
— Вам известен маршрут? — спрашивает мистер Пайк.
— Да.
— Вам известно, какой я суммой располагаю?
— До цента.
— И что не одна собака не должна быть посвящена в истинную суть дела?
— Кроме нас двоих.
— Ваши ответы достойны включения в катехизис. Хотите сигару?
— Благодарю.
— Это крупная игра!
— Это — серьёзный блеф.
— Хороший вечер.
— Ваше замечание справедливо.
Калибры Иогансена, изготовляемые на заводе Генри Форда в Понгкипси, штата Нью-Йорк, слипаются при совмещении их плоскостей с силой, равной тридцати трём атмосферам. Это не реклама. Это обозначает, что тайна, приложенная к мистеру Пайку и досточтимому Джошуа, во всяком случае в этой главе не может быть отделена от них, если даже и попытаться приложить усилия, превышающие указанные атмосферы.
Тем более, что наступившее молчание благодаря десятицентовым сигарам, зажатым в уголках губ, не позволяет тратить времени на ожидание продолжения разговора, который (как тут угадать?) сможет оказаться неинтересным.
2. Повествование подыскивает собственный акцент
Варсонофий Кошкодавов с глубоким вниманием следит за приготовлениями Луиджи Дука у аппарата.
— Разве господин Луфадук куда-нибудь собирается! — спрашивает он у Генри, как заведывающего разговорами с марсианами.
— О, да! Он получил из своего управления распоряжение явиться для каких-то отчётов: у них, очевидно, строгая дисциплина. Как видите, он моментально собрался, — поясняет Пильмс.
— А господин Паопак? Неужели он тоже улетит?
— Нет, нет. Ему надо привести в порядок мастерскую. Луфадук обещал прилететь часа через два.
Варсонофий удовлетворённый отходит… Пузявич уничтожающе смотрит на своего приятеля.
— Невежа! — цедит он, — не можешь с должным достоинством держать себя. Тоже — гость! Прилетел и ничего в башке кроме рыбалки не держит!.. Всё мне, всё мне!
Казимир галантно приблизился к Генри.
— Я попрошу вас, уважаемый мистер Пильмс, выстукать нашим дорогим хозяевам, что мы, русские эмигранты, от имени возрождаемой Российской империи приносим широкое русское спасибо за радушное гостеприимство. Русский народ не ударит лицом в грязь и наше «добро пожаловать» под звон сорока сороков для каждого марсианина!
Ковбоев отворачивается и глотает приступ смеха.
Наконец, Луиджи забирается в аппарат и затворяет дверцу.
Ирена приветливо машет ему рукой.
По уговору, Ковбоев должен состоять при русских. Лучшее, что можно сделать, — это усадить их рыбачить. Пусть сидят, глазеют на поплавки, пока заросли не будут как следует исследованы и не будет устранена неизвестная опасность в связи с нахождением на острове посторонних. Ирена более чем любезно приглашает на прогулку лорда Бриджмента.
Чопорный англичанин с покорными вздохами подбирает ракушки, привлекающие внимание хорошенькой француженки.
О'Пакки и Генри уходят в мастерскую.
— Мне искренно начинает надоедать эта история, — жалуется О'Пакки, — моё внимание не может так долго находиться на одной вещи. Правда, когда я был за отцовской спиной и имел в кармане пару шиллингов, я был гораздо нетребовательнее. Но теперь, познав на протяжении полугода изысканнейшее беспокойство, — я раб охвативших меня запросов. Нельзя так быстро опреснять интерес к жизни! Там, где мне нужна была раньше рюмка, я должен достигать эффекта уже бутылкой… Я чувствую, что ко мне приставили диез, и я должен издать очень мажорный звук… И поэтому я разнесчастный человек на свете. Спущенный за это время жирок обязует найти применение освободившимся мускулам. Короче, Генри, не доллары и работа определяют моё бытие, не авантюра даёт мне законченное удовлетворение, а то, что я, сын Эрина, должен внять его арфе, призывающей не к мелодичному звяканью рыболовных крючков и не к скрипу автоматического пера на уголке чека, а к треску баррикады или…
Пакки замолчал и возбуждённо вздохнул.
— Или? — вопрошал Генри.
— Да что там: или! Ведь занесён же я в жизненные списки мужчиной, чорт возьми!!! Неужели икры какой-нибудь молочницы или случайное прикосновение груди трамвайной кондукторши не являются определяющим фактором моего бытия? Нет, извините! Я чувствую, что я должен или итти на траву, выражаясь деликатно, или вразумительно и тщательно долбить кого-нибудь кулаком.
Генри вздрогнул и невольно взглянул в сторону Ирены. Хорошенький и многообещающий аккумулятор представлял из себя этот флегматичный тридцатидвухлетний ирландец.
— Бывает! — лояльно подтвердил Пильмс.
— Бывает, — извиняющимся тоном промолвил О'Пакки.
Генри скривил губы в тонкой усмешке и ещё раз взглянул в сторону Ирены.
— Пакки, — сказал он, протягивая руку ирландцу, — хотите пойти на одно серьёзное, лирическое, так сказать, дело? С вашей стороны лишь небольшое количество скромности и молчания. С моей… Ирена Ла- Варрен.
Пакки вспыхнул.
— Я не совсем понимаю, как это с вашей стороны и… наш директор.
— Пакки милый. Я в сущности мало пригоден на роль купидона, но бывают такие неотложные, буквально марсианские обстоятельства, когда в мысли забредают воспоминания об ипситаунской стачке… И вот, — медленно и кокетливо расставляя слова, продолжал Генри, — мне дана счастливая возможность установить, что вершительница ипситуанской комбинации имеет к своему партнёру воистину ньютоновское тяготение. Тут отлетают в сторону директорский пост Синдиката Холостяков, великий гаарсианский перелёт и многое другое.
— Вы шутите, Генри!.. А я сейчас не могу принимать шуток в этой плоскости.
— Если я шутя открываю по пяти тузов в тёмную, то вы представляете себе, как полновесны мои шутки. Но в данном случае глубочайшая серьёзность. Мне необходима только, повторяю, ваша герметическая скромность.
О'Пакки пожимает руку Пильмса.
— Ну, а теперь мы сыграем блеф на блеф! — победным голосом отрубил Генри.
