Тело Норрека напряглось и застыло, словно доспехи опять взяли на себя контроль над ним. Однако опытный боец знал, что этого не может быть, поскольку Дрогнан давно уже доказал свое влияние на заколдованные латы. Нет, это, должно быть, просто очередная часть заклинания.
—
Норрек задохнулся, тело его яростно затряслось. Страшная сила вдавила человека в кресло. Покои мага вдруг завертелись вокруг него с жуткой скоростью, вызывая тошнотворное головокружение. Норрек почувствовал, что плывет, хотя ни руки, ни ноги его и пошевелиться не могли.
Изумрудная дымка окутала его зеленым куполом тумана. Где-то далеко, очень далеко, Дрогнан кричал еще что-то, но звук получался невнятный, словно время Вижири растянулось и еле ползло и голос колдуна перемещался не быстрее улитки.
Теперь пелена утончилась, образовав идеальный круг. Изумрудный туман внутри рассеялся — и тогда на его месте возник образ.
Склеп.
Что-то в картине сразу встревожило Норрека. Детали, казалось, изменились, стали… неправильными. Скелеты Вижири теперь были облачены в доспехи, а не в мантии и не были действительно мертвыми, а, скорее, умело высеченными из камня. Занавесы паутины уступили место истертым до прозрачности гобеленам с вытканными на них магическими созданиями — драконами, птицами Рух и прочим. Даже герб клана братьев изменился, превратившись в распростершую крылья птицу, вцепившуюся когтями в солнце.
Норрек попытался что-то сказать, но голос пропал. И снова услышал он болезненно бьющие в голову слова Дрогнана откуда-то издалека.
Внезапно изображение склепа отступило. Все быстрее и быстрее уносилось оно от Норрека. И хотя он по-прежнему сидел в кресле, боец ощущал, будто бежит назад по пахнущим плесенью коридорам, ведущим к гробнице Горазона. Ряд за рядом пролетали перед Норреком статуи, исчезая так же быстро, как и склеп. И хотя теперь лица превратились в размытые пятна, некоторые он узнавал, но принадлежали они не темному прошлому Бартука. Нет, эти лица были из жизни самого Норрека — Сэдан Трист, Фаузтин, первый командир солдата, кто-то из женщин, которых он любил, и даже капитан Каско. Некоторых он не узнал совсем, включая бледную, но привлекательную молодую девушку с локонами чернее ночи и глазами, поражающими не только их необычным разрезом, но и просто тем, что мерцали они серебром.
Но и статуи, наконец, исчезли яз виду. Теперь он видел лишь землю и камни, кувыркающиеся вокруг него, словно он вылетал из глубокой норы. Дрогнан что-то выкрикивал, но это было не обязательно, ведь Норрек и так все понимал.
Наконец земля и камни уступили место более сыпучему веществу… песку, — запоздало догадался солдат. Сияние, возможно свет дня, разлилось по краям картины.
Ветеран тряхнул головой, уверенный, что ему лишь почудилось, что кто-то позвал его по имени.
Похоже на Дрогнана, но голос звучал озабоченно, даже, возможно, испуганно.
Что-то зашевелилось внутри Норрека… страх за собственную душу?
Левая его рука вскинулась сама.
— Нет! — закричал он, и собственный голос показался человеку далеким, оторванным от него.
Поднялась вторая рука, и все тело последовало за ними, повинуясь доспехам.
Он едва не покинул кресло, когда некая физическая сила вдруг попыталась остановить невольный процесс. Норрек увидел искаженную фигуру Дрогнана, сжимающего обеими руками посох, пытающегося вернуть солдата, вырвать его из видения Тайного Святилища. А еще он увидел, как его ладони в латных перчатках легли рядом с руками Вижири, обхватив посох, словно намереваясь вырвать его.
Посох затрещал, искрясь желтым там, где к нему прикасался Дрогнан, и кроваво-красным — где с деревом встретились пальцы Норрека. Солдат чувствовал, как могущественное колдовство течет сквозь саму его сущность…
Больше ничего говорить и не требовалось. Он понял, что имел в виду маг. Очевидно, заговоренные латы никогда и не были под контролем Вижири; они просто выжидали момента, когда Дрогнан откроет им то, что они так долго искали.
Местонахождение гробницы Горазона.
Но кое в чем Дрогнан был прав. Он сказал, что Бартук и ненавистный ему брат остались связаны навеки. Теперь Норрек понял, почему доспехи перетащили его с одного края света на другой. Что-то тянуло их к месту последнего упокоения Горазона, что-то столь могущественное, что даже смерть не могла остановить поиски.
Доспехи обладали неким разумом; они, несомненно, проявили больше ума и сноровки, чем Норрек, да и любой другой человек. Вероятно, когда «Ястребиный огонь» приблизился к Лат Голейну, они даже ощутили колдовство Дрогнана… и каким-то образом узнали, что Вижири можно использовать в собственных зловещих целях.
Немыслимо, невероятно, неправдоподобно — но более чем похоже на абсолютную правду.
Энергия между перчатками Норрека зашипела. Дрогнан вскрикнул и упал назад — не мертвый, но наверняка оглушенный. Перчатки отпустили волшебный посох, а потом правая потянулась к видению перед Норреком.
Однако картина начала изменяться, ускользать, словно какая-то другая сила решила уничтожить злые замыслы доспехов. Образ тускнел, расплывался…
Неустрашимые доспехи опустили правую перчатку в самый центр видения. Малиновое свечение разлилось по руке.
И когда нежеланные слова-паразиты спрыгнули с губ, тело Норрека перестало быть материальным. Он закричал, но ничто уже не могло остановить процесс. Превращаясь в дым, он растягивался, скручивался — и наконец, просочился в уменьшившуюся и истощившуюся картинку.
И пока Норрек и магический круг не испарились, крик ужаса продолжал звучать.
Днем они потеряли одного человека, столкнувшегося с песчаным магготом, и еще одного, загубленного жаром самой пустыни, однако Галеона заметила, что, несмотря ни на что, Августас Злорадный доволен, словно не только заполучил уже доспехи Бартука, но власть и славу, о которых мечтал всю жизнь. Это беспокоило ведьму, беспокоило больше, чем она полагала возможным. На генерала это совсем не похоже. Если его настроение настолько улучшилось для этого наверняка должна быть веская причина.
Галеона подозревала, что причина эта связана каким-то образом с Ксазаксом. В последнее время она редко видела демона, а это никогда не означало ничего хорошего. Фактически с той самой ночи, когда Злорадный, потеряв всякий здравый смысл, ушел гулять один в ночной мрак пустыни, богомол действовал совершенно отдельно от ведьмы. Дважды, когда колдунья находила предлог отделиться от общей группы и поговорить с ним об их планах, Ксазакс подозрительно воздерживался от каких-либо комментариев. Женщине начало казаться, что все, ради чего они столько трудились вместе, больше не имеет значения.
Ксазакс хочет заполучить доспели, — размышляла она. — Но сам он не может воспользоваться их чарами.
А не он, значит — человек-простофиля… и Августас тут являет собой вполне конкретную возможность.
