Тонкий луч солнца пробрался сквозь щель в шторах в комнату и разбудил Макса, на груди у которого мирно спала Лайза Джейн. Его затуманенный взор остановился на циферблате часов рядом с кроватью. Половина одиннадцатого. Два часа крепкого сна — это все же недостаточно, чтобы восстановить растраченные силы, но он не жаловался. Они занимались любовью по меньшей мере раз шесть за утро, и каждый следующий раз был восхитительнее прежнего. Ей пора вставать, но у него не хватало духу разбудить ее. Мысль о том, что ему придется отпустить Лайзу Джейн, была невыносима.
Он держал ее руку в своей. Ровное дыхание ласкало ему слух. Как долго он мечтал о том, чтобы просыпаться каждое утро рядом с Лайзой Джейн. Что-то сжалось у него в груди. Он провел рукой по ее плоскому животу. Трудно поверить, что здесь когда-то умещался ребенок, отцом которого мог быть он сам.
Макс снова ревновал Лайзу Джейн к своему лучшему другу, представляя, как Джон прикасался к ней, чувствовал, как шевелится в ней его ребенок. Одной ночи с Джонни было достаточно… Эта единственная ночь так круто изменила их жизнь.
Одна ночь может изменить всю жизнь. Макс чувствовал ладонью жар ее тела. А что, если им удалось зачать ребенка сегодня утром?
Тогда уж ей не отвертеться от свадьбы с ним! Ему вспомнилось, как слезы умиления наворачивались ей на глаза, когда она говорила о своих детях, как она, счастливо улыбаясь, качала на руках малыша в доме Маккензи. Она любила детей. Еще один ребенок сделает ее только счастливее.
Это было как раз то, что ей нужно. Что им нужно. Ему никогда не хотелось завести собственную семью, пока он не увидел Бруди. Тогда ему, Максу, стало жаль, что это не его сын.
Он улыбнулся, вспомнив, как обрадовался, что она не вытравила ту маленькую татуировку в виде розы.
Макс провел рукой по ее ребрам. Какая же она худая! С такой фигурой впору сниматься для модных журналов. Но как потеря в весе скажется на ее здоровье? Как это скажется на здоровье ребенка?
Макс окончательно проснулся. Кого он пытается обмануть? Разве ребенок разрешит все их проблемы? Лайза Джейн постепенно угасает, оплакивая своего мужа. Ей нужен Джонни, а не он, Макс. Как упорно она призывала его к молчанию в постели! Он просто играл роль ее мужа.
Она потянулась во сне и своим движением вновь пробудила в нем желание заняться любовью.
Опять разыгрывать из себя Джонни? Макс почувствовал облегчение, когда она перевернулась на спину. Сейчас в комнате достаточно света, чтобы она могла видеть его лицо. И если заняться любовью сейчас, то ей будет значительно труднее представить, будто она в объятиях своего мужа.
Зеленые глаза смотрели на него недоверчиво. Так и есть! Она сожалела о том, что вытворяла ночью, как и другие женщины, с которыми ему доводилось просыпаться в одной постели. Сожаление — непременный атрибут утра после ночи любви.
Они долго глядели друг на друга. Прядь темных волос упала на его лоб. В ней опять боролись два голоса. Один говорил, что она вознеслась до небес в его объятиях. А другой нашептывал, что это преступление — чувствовать себя такой безумно счастливой, когда ее уделом отныне считается глубокая печаль. Но Элизабет больше прислушивалась к первому голосу, чем ко второму.
Она провела пальцами по его взъерошенным волосам. Он поцеловал ее в запястье и спросил:
— Мы можем поговорить о том, что случилось?
— Мне бы не хотелось, — ответила она. — Пожалуйста, попытайся понять…
— Что я должен понять? — перебил он. — Ты хочешь совсем вычеркнуть случившееся из памяти?
— Нет. — Она помотала головой.
— Утреннее раскаяние?
— Нет, не то.
— Но сожаление написано у тебя на лице!
— Ты слишком пристально вглядываешься в мое лицо. Так может померещиться все что угодно.
Она чувствовала, что сейчас они поссорятся, но не собиралась ему подыгрывать и быстро переметнулась на другую сторону кровати. Подобрав с пола халат, Элизабет мгновенно накинула его.
Не оборачиваясь, она сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.
— Чашка кофе будет в самый раз. Я закажу себе?
Он пробормотал какое-то ругательство. Повернувшись на бок и сняв трубку, Макс уже заказывал завтрак, которым можно было бы накормить целый гарнизон.
Когда Макс положил трубку, она встала с кровати.
— А ты не очень сильна в этом деле, — небрежно бросил он.
Элизабет замерла на месте. Уж не ослышалась ли она? Обернувшись, она изумленно взглянула на него.
— В чем это я не слишком сильна?
— Да не кипятись ты. Я не о сексе. — Довольный, он ухмыльнулся. — В этом смысле ты выше всяких похвал.
Она не могла не улыбнуться от его слов.
— Ну, наконец-то я вижу улыбку на твоем лице. Успокойся, утро после ночи любви вовсе не так ужасно. Иди сюда, — добавил он и похлопал ладонью по постели. Элизабет не двигалась. — Я не кусаюсь.
— Я знаю.
— Тогда ложись рядом со мной.
Она села на край кровати, он коснулся ее руки.
— Ты просто восхитительна. Я знаю, ты была верной женой Джону.
— А у тебя была жена?
— Увлечения были. Одно даже длилось целых семь лет.
— И вы не поженились? — Элизабет изумилась.
— Нет. Ни я, ни она этого не хотели.
Элизабет не нашлась что сказать. Семь лет не шутка.
— Ну чего ты уставилась, как будто у меня две головы? — Он усмехнулся и потянул ее за руку. Элизабет улеглась рядом.
— Ты продолжаешь видеться с ней?
— Нет. Наши пути разошлись пять или шесть лет назад.
— Ты все еще любишь ее?
Он задумался.
— Да, я думаю о ней иногда и очень надеюсь, что она нашла свое счастье.
Точно так же она беспокоилась о Максе все эти годы.
— Ну и как ты думаешь, она действительно его нашла?
— Да, я в этом уверен. Она считала, что счастье или несчастье человека зависит только от него самого.
— С трудом представляю тебя рядом с женщиной-философом. Она случайно не была терапевтом?
— Нет. Свободный художник. Творческая личность. Занималась мультипликацией на одной большой студии.
Элизабет даже присвистнула от удивления.
— И ты не женился на такой женщине?
— Мы были больше друзьями, чем любовниками.
— Но счастливый брак основан на дружбе.
— Нет, секс должен играть немалую роль.
— Не обязательно. — Она поправилась: — Я имела в виду… отношения не исчерпываются сексуальной совместимостью.
— Только не для меня. Я доверяю естественным потребностям и собственной интуиции.
— Ты хочешь сказать, что, как у «естественного человека», у тебя нет никаких жизненных правил?
