— Это всё оладьи.
— О!
— Вот тебе и «о»! Вечно ты подстрекаешь меня на всякие безрассудства. Хотя теперь я точно знаю, что мне можно, а что нельзя. — Она глубоко вдохнула через ноздри и выпустила воздух, пытаясь таким образом заглушить тупую боль в животе.
— Может, тебе лучше прилечь? — спросил Макс, мысленно ругая себя за то, что заставил ее съесть этот злосчастный завтрак.
— Только не надолго. Но сначала мне нужно позвонить домой.
— Я позвоню, а ты ложись. — Макс подхватил ее со стула и понес в спальню. — Позволь мне исправить свой промах с завтраком.
— Что я слышу? Макс Уайлдер чувствует себя виноватым?
— Ужасно.
— Ничего себе, — проворчала она.
Усталое выражение лица, круги под глазами не вязались с ее игривым тоном. Когда он опустил ее на разобранную постель, Элизабет тут же повернулась на бок и прижала к животу кулак. Макс накрыл ее одеялом и сел рядом на край кровати.
— Хочешь, я позвоню консьержке и она принесет что-нибудь для желудка?
Он снял трубку, но Элизабет проговорила:
— Не надо. Я скоро буду в полном порядке. Позвони Бернис.
Бернис не было ни дома, ни в приюте. Он застал ее у себя дома. Бернис сразу же спросила, осталась ли ее невестка в Чикаго, и, получив утвердительный ответ, заметно успокоилась.
— Я рада, что она отдохнет. Здесь действительно не о чем беспокоиться.
Макс взглянул на Лайзу Джейн. Та вдруг зажмурилась с выражением мучительной боли на лице, потом резко открыла глаза, соскочила с кровати и пулей устремилась в ванную, зажав рот рукой.
Он слышал, как Бернис что-то говорила о том, что мамы и дети разместились с комфортом, снова благодарила его. Макс слушал ее вполуха, думая лишь о Лайзе Джейн.
— Я уверена, только ты можешь убедить Элизабет, что ей не стоит торопиться домой, — слышал он голос в трубке.
— Мне не пришлось ее убеждать, — сказал Макс.
— Что же ты сделал?
— Из-за меня она сейчас неважно себя чувствует.
Элизабет сидела в ванне уже сорок пять минут. Когда Макс в очередной раз постучался в дверь, предлагая свою помощь, она ответила голосом, лишенным всяких эмоций:
— Успокойся, я не утонула.
— Я не думал тебе мешать.
— Ты правда мне мешаешь.
— Извини, что побеспокоил.
— Ничего.
Ответа не последовало, но она чувствовала, что он продолжает стоять за дверью. Элизабет очень хотелось впустить его, но вслух она сказала:
— Я же тебе говорю, что ты прощен.
— Я еще вернусь.
Весь день он был очень внимателен к ней. После всех мучений ей наконец-то удалось заснуть на довольно продолжительное время. Проснулась она от запаха роз, наполнявшего комнату. Он заказал по меньшей мере полдюжины букетов, которые красовались на самых видных местах в огромной комнате.
Здоровый сон и тарелка овощного супа окончательно привели ее в чувство.
Приняв ванну, она взглянула на себя в зеркало. И что такого Макс нашел в ней? Худая, уставшая. Ничего привлекательного. Она повернулась.
А вот и та самая красная розочка на ягодице, к которой он когда-то прикасался с таким трепетом. Впервые за много лет вид этой татуировки не вызвал у Элизабет ни стыда, ни сожаления.
На глаза ей навернулись слезы, когда Элизабет подумала, что уже не сможет родить Максу ребенка. Она надела махровый халат. Резким движением завязала пояс. Бруди и Энни — ее единственные дети. Доктора давно об этом говорили. Но прекращение месячных было для нее скорее благодатью, чем проклятием. Теперь она может спать с мужчиной, не опасаясь нежелательных последствий.
Ты переспала не с кем-нибудь, а с Максом, напомнила себе Элизабет. Это был единственный человек, от которого она хотела иметь детей. Но ведь она не может родить ему ребенка, как любая другая женщина. А он… теперь он мечтает продолжить род. Было видно, как Макс разочарован тем, что Бруди не его сын.
Убирая волосы в пучок, Элизабет на какое-то время застыла перед зеркалом со шпильками в руке. Она разглядывала свое лицо. Морщинки под глазами. Курносый нос. А что это на щеках: веснушки или пигментные пятна? Да, ей уже тридцать шесть, а не шестнадцать. Печальная вдова.
— С неким обаянием… — добавила она вслух, положив шпильки на полочку и потянувшись за расческой.
— Ты меня звала?
Она не могла не улыбнуться.
— Настало время для беспокойства?
— Нет, но… — Он услышал, как щелкнул замок.
— Можешь войти, — сказала она.
Макс тихо толкнул дверь.
— Одета.
— Почти. Мне жаль, что разочаровала тебя.
Макс взял расческу у нее из рук, усмехаясь ее удивленному выражению в зеркале. Ее лицо в оправе влажных вьющихся волос казалось ему драгоценностью. От теплой ванны ее кожа стала нежнее и прозрачнее. Но самым прекрасным в ней были глаза. Он никогда не устанет в них смотреть.
— С тебя бы картины писать, — сказал он, бережно расчесывая ее густые волосы.
Она спросила в недоумении:
— С такой, какая я сейчас?
— Именно с такой. — Он усмехнулся ее недоверчивому тону и снова провел расческой по волосам. — Никакой косметики. Ты само совершенство.
— Да что во мне особенного?
— Ты самая особенная женщина на свете!
Она пожала плечами.
— Гадкий утенок — он и есть гадкий утенок.
Макс с удовольствием бы отшвырнул расческу и доказал ей, что это не так, долгим поцелуем, но, держа себя в руках, продолжал расчесывать ее волосы.
— Гадкий утенок однажды превращается в прекрасного лебедя.
— Только в сказках. — Печальный взгляд Элизабет болью отозвался в его сердце. — Моя жизнь не похожа на сказку, Макс.
— Мне грустно думать, что она не сложилась так, как ты хотела.
— Я не жалуюсь.
— Ты никогда не жаловалась.
Он положил расческу на полочку. Встретившись глазами с Элизабет в зеркале, он замер, очарованный. Ну и как он теперь вернется на свое ранчо в Аризоне без нее? Отныне, глядя в зеркало, он будет видеть ее лицо, и эти глаза уже никогда не оставят его в покое.
Не отрывая взгляда от отражения, он наклонился и поцеловал ее в шею.
— Скажи, кого ты сейчас видишь в зеркале у себя за спиной? — спросил Макс.
По ее губам пробежала удивленная улыбка.
— Тебя, конечно.
