Надвратная церковь грязна, хоть бела,На стенах собора — приметы ремонта,А вспомни, как травка здесь кротко цвела,Звенели в три яруса колоколаИ день откликался на зов Ферапонта.А вспомни, как двигались на монастырьСвирепость ордынца и жадность литвина,Но слушала вся подмосковная ширь,Как пастырь настраивал чутко псалтырь,И ей подпевали река и долина.Все вынесли стены — и язву, и мор,И ор петушиный двенадцати ратей,Но свой оказался острее топор, —Стал пуст монастырь и замолкнул собор,Не шепчет молитв и не хочет проклятий.Зачем ремонтируют? Будет музей?Займут помещенье под фабрику кукол?Сюда не идет на поклон мукосей,И свой оказался чужого грозней, —Хмель вытравил душу иль дьявол попутал?Когда поднимается утром туманИль красит закат полосу горизонта,Ревет над рекой репродуктор-горланИ отклика нет у заречных крестьянНа зов Ферапонта, на зов Ферапонта.
1984
ВОЗЛЕ МИНСКА
И. И. Ром-Лебедеву
Возле Минска, в свете полнолунья,На краю лесного полустанка,Поводила бедрами плясунья,Пестрая красавица цыганка.Танцевала в длинной красной юбке,Хрипло пела в длинной желтой шали,И за неименьем душегубки,Немцы не душили — убивали.Там стрельба поляну сотрясала,Ржали кони, и кричали люди,А цыганка пела и плясала,И под шалью вздрагивали груди.Громкий ужас древнего кочевья,Молодые, старики и детиПадали на землю, как деревья,А над ними — песнь седых столетий.Темная земля в крови намокла,Нелюдь слушала, стреляла, злилась,Наконец и девушка замолклаИ на лошадь мертвую свалилась.Сохранили и дубы, и вязыОборвавшуюся песнь цыганки,И от них услышал я рассказыПро погибель кочевой стоянки.