– В Париже все есть. – Ансельм взглянул на часы, показывавшие без пятнадцати пять утра, и произнес: – Никогда в жизни во Франции не пил водку в такую рань. Вот, помнится, в России мы на рыбалке с четырех утра заряжали. А к половине шестого море по колено казалось.
– М-море?
– Ага. Черное, Азовское, Белое, Охотское, Балтийское. Я ведь много по стране наездился. И по миру. Пока вот не пошел по миру, – скаламбурил Ансельм, разливая водку по стопкам и доставая фигурную банку с красивой лубочной этикеткой «Russkij ogurtchiki».
– Ого, закусон мировой! – сказал Осип. – Только они что-то не того… как ненастоящие, огурчики- то.
– Самые крутые огурцы Парижа, – отрекомендовал Ансельм, – мне подарили, у самого бы денег не хватило купить. Огурчики из магазина «Фошон». Там толкают экологически чистые деликатесы и прочую дребедень для снобов и повернутых на здоровом образе жизни. Для дамочек с Фобур Сент-Оноре, америкосов, жирных мюнхенских бюргеров и прочих недоразумений природы.
Выпили, закусили «снобистскими» огурчиками. Ничего. Осип покрутил головой, как будто впервые увидев стены и потолок Ансельмова дома, а потом проговорил:
– Ты вот что, Яклич. Ты ж у нас технический прохвессор. У тебя компутер есть?
– Есть.
Осип посмотрел на Ваню, и тот, вынув из кармана завернутый в бумажку, чтобы не поцарапался, диск, сказал:
– Мне кажется, что нас чуть не убили из-за него. Хотелось бы посмотреть, что там такое.
– И из-за этого по вам стреляли в аэропорту? – поинтересовался Ансельм.
– Ага.
– Где ж ты этот диск взял?
Астахов пустился в россказни, на протяжении которых Ансельм несколько раз давился смехом, водкой и эксклюзивными огурчиками, а один раз – когда Иван Саныч красочно, не щадя себя, описал, как Жодле упал в унитаз, – едва не свалился со стула от хохота, начисто отбросив свою природную сдержанность.
– Ну что ж, посмотрим, что там такое, – сказал Ансельм, когда Астахов закончил свой рассказ, а Осип разлил по стопкам остатки водки, – должно быть, что-то интересное, раз Жодле с Али Магомадовым так дергались из-за этого.
– Вали, запускай машинку, не тяни, Яклич! – проговорил Осип, толкая Ансельма под локоть. – Оратор!
– Да не так все сразу, – отозвался Ансельм, – тут надо хакать пассворды защиты… я в компах не очень, это если сравнивать со специалистами… может, ничего и не получится. М-м-м… да-а-а.
– Чаво такое? – тревожно влез Моржов.
– Тут работы на несколько часов. Информация защищена, и чтобы до нее добраться, нужно посидеть за компом.
– Но ты вообще в ентом во всем волокешь? – спросил Осип. – Ведь ты ж дохтор технических наук!
– Все это так, но я доктор технических наук старой формации, – покачал головой Ансельм. – А наука сильно двинулась вперед, пока я вот тут шоферствую в Сен-Дени. Ладно, ребята… – он отвернулся от монитора и посмотрел на Ваню Астахова, – это я так сразу решить не могу, но я могу другое.
– Что?
– Я могу дать вам телефон Гарпагина в Париже. То есть телефон той парижской квартиры, где он, как я думаю, сейчас находится.
– А ты что, с ним хорошо знаком, Ансель Яклич? – поинтересовался Осип.
– Он в свое время даже свою дочку хотел за меня замуж выдать. Она у него затворница, из дома не высовывается, не как вся нынешняя молодежь, которая из «Селекта» и из тому подобных местечек, которых в Сен-Дени… а уж сколько в Париже, о Господи!.. полно.
– Дочку хотел выдать? Енто Лизку, что ль?
– У него есть другие дочери? – иронично отозвался Ансельм, а потом протянул Астахову трубку и произнес:
– Звони дяде. Номер сейчас говорю.
– А что я ему скажу? – растерянно проговорил Иван Саныч.
– А тебе что, нечего сказать? По-моему, интересных сообщений более чем достаточно.
– Звони, Саныч, – одобрил и Осип. – Степан Семеныч нам в самом деле может пригодиться.
– Денег ты у него, наверно, просить рассчитываешь? – желчно съязвил Иван Саныч, но номер, продиктованный Ансельмом, все же набрал и приложил трубку к уху, взволнованно ловя следующие один за другим гудки.
На пятом гудке трубку сняли.
– Я слушаю, – прозвучал глухой голос, говорящий, разумеется, по-французски.
– Дядя Степан, это я, – выговорил Иван Саныч, впрочем, еще не уразумев до конца, с Гарпагиным ли он соединился. – Говорите по-русски, а то я не понимаю!
В трубке поселилось натянутое молчание. Потом голос Степана Семеновича (на этот раз Ваня узнал его) встревоженно произнес:
– Иван? Что-то случилось? Я просто не предупредил, что мы с Лизой едем в Париж. Так было нужно. Где вы ночевали?
– Да преимущественно нигде… – начал было Ваня, но дядя тотчас же перебил его:
– Нигде? Понятно. Вот это мне очень даже понятно. Верно, всю ночь пропьянствовали по клубам, а говорили, что займетесь делом. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Ваня разозлился.
– Если вы беспокоитесь за судьбу денег, которые мы от вас получили в качестве задатка, так мы их честно отрабатываем. И здесь вам нечего беспокоиться! Беспокоиться надо о другом. – Иван Александрович предупреждающе кашлянул. – Произошло много печальных событий, дядя Степан. Очень много. К сожалению, есть и непоправимое.
– Что ты такое говоришь?
– Сегодня ночью в «Селекте» погиб Николя. Его убили таким же направленным взрывом, как в случае с мобильником покойного Жака.
– Что-о-о?!
Иван не мог остановиться. Понимая, что плохие, черные новости нужно разумно дозировать, чтобы у того, кто о них узнает, не наступил шок, он тем не менее не мог удержаться и, стремясь поскорее освободиться от жуткой правды, вываливал информацию на Гарпагина не останавливаясь, как грузовик вываливает из кузова щебень на дорогу:
– Но это еще не все, что убили Николя. Нас с Осипом тоже чуть не угрохали, и еще – сгорел ваш дом. Д-да… згарэл, – добавил он почему-то с кавказским акцентом, однако, придавшим словам Астахова еще большую мрачность. – Настя пропала.
Это последнее сообщение, казалось, вселило наибольшее смятение в душу Гарпагина. Голос его хрипнул, как испорченная пластинка под свирепой иглой проигрывателя, и Степан Семенович выдавил:
– И Настя?… Исчезла?
– Я не буду больше говорить по телефону, – сказал Иван Саныч. – Нам нужно срочно увидеться. Нет, не в Сен-Дени. В Париже. Вы где находитесь? Рю-де-Конвенсьон? А это что такое? Я – знаю? Да я ничего в вашем Париже не знаю!! Может, мы сами ко мне приедете? Ах, вот оно что… что-о-о?!
В трубке забултыхались какие-то бессмысленные, бесформенные звуки, а потом женский голос звонко, испуганно выговорил по-русски:
– Жан…на? Если это важно, то перезвоните через час. Mon Dueu, papa плохо! А-ай!!
И Иван Саныч услышал грохот, а потом в трубке зазвучали короткие гудки. Астахов медленно уложил трубку на аппарат.
– Ну дела, – потрясенно выговорил он, – меня обозвали то ли Жаном, то ли Жанной и попросили перезвонить через час. Дяде Степану стало плохо.
– Ка-а-анешна-а, ста-анет тут плохо, – мрачно протянул Осип Моржов, – ты на него сразу все вывалил, старик и заколдобился. Не дай бог кони двинет. Ну чаво ж… перезвоним через час.
