Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Тютчев, с. 186
О ты, последняя любовь! / Ты и блаженство, и безнадежность.
Тютчев, с. 186
Любовь, любовь – гласит преданье —
Союз души с душой родной —
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой.
Тютчев, с. 173
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Тютчев, с. 248
Мы в небе скоро устаем, —
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнем.
Тютчев, с. 71
Тени сизые смесились, / Цвет поблекнул, звук уснул.
Тютчев, с. 127
Час тоски невыразимой!.. / Всё во мне, и я во всем!..
Тютчев, с. 127
Дай вкусить уничтоженья, / С миром дремлющим смешай!
Тютчев, с. 127
Кто смеет молвить:
Тютчев, с. 188
Умом Россию не понять, / Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать – / В Россию можно только верить.
Тютчев, с. 229
Оратор римский говорил / Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал – и на дороге / Застигнут ночью Рима был!»
Тютчев, с. 104
У Цицерона: «Мне горько, что на дорогу жизни вышел я слишком поздно и что ночь республики наступила прежде, чем успел я завершить свой путь» («Брут», 96, 330; пер. И. П. Стрельниковой).
Во всем величье видел ты / Закат звезды ее кровавый!..
Тютчев, с. 105
Счастлив, кто посетил сей мир / В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие, / Как собеседника на пир.
Тютчев, с. 105
Обычно цитируется: «Блажен, кто посетил…» – по тексту первых публикаций.
Ах, когда б живые крылья / Души, парящей над толпой,
Ее спасали от насилья / Безмерной пошлости людской!
Тютчев, с. 176
До 1987 г. печаталось: «Ах, если бы живые крылья…» и «Бессмертной пошлости людской» – по тексту первых публикаций.
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Тютчев, с. 72
Эти бедные селенья, / Эта скудная природа —
Край ты мой долготерпенья, / Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит / Гордый взор иноплеменный,