психиатры-мужчины. И тут посыпались вопросы, словно картошка из дырявого мешка.
– А ты себя считаешь нормальным?
– Да.
– А что такое ненормальность?
– Это когда по нужде ходят под себя и не в состоянии отвечать на вопросы впопад.
– А ты не ходишь под себя?
Здесь вступил Паничкин:
– Физиология у ребенка Северцева абсолютно нормальная. Он адекватно соображает, где находится, какое сейчас время и кто вокруг него.
– А кто вокруг тебя? – задал вопрос профессор Абрикосов.
– Ненормальные.
– О ком ты сейчас говоришь? Не о нас ли?
– Вы же врачи!.. Я говорю о тех, кто окружает меня в отделении.
– Кто же это такие?
– Дауны, дебилы, имбецилы и прочие.
– Ишь, – удивился кто-то, – силен в терминологии!
– Это что! – подбодрил комиссию Паничкин. – Умен не по годам!
Тут вопросы посыпали в еще большем количестве.
Какой сейчас год, спрашивали. Кто такие октябрята и пионеры? Откуда берется молоко?.. Как нужно относиться к девочкам?.. Любит ли он колбасу и т.д. и т.п.
Леонид старался отвечать коротко и не переборщить с отображением в ответах собственного интеллекта.
Почитал стишок про корову и молоко собственного сочинения, сказал, что очень хочет быть октябренком, а потом пионером и, если посчастливится, членом партии, которая помогла ему выздороветь!..
– А колбасу я не пробовал…
Последним ответом он возбудил в некоторых чувство сопричастности и умеренной жалости. Особенно у женщин. Многие отбросили подозрительную уверенность, что в ангельском облике обычно прячется черт. А очкастая Даже подумала о том, что если мальчика забракуют, то она сама сходит в гастроном и купит ему двести граммов любительской колбасы… Так вкусно из розовых кругляшков выковыривать жиринки!
– Пожалуйста, – попросил напоследок мальчик, – меня очень мучает завхоз Берегивода!
– Каким образом? – напрягся профессор Абрикосов.
– Он просит, чтобы я называл товарища Брежнева всякими нехорошими словами! – Этим самым заявлением Леонид расплатился с главным психиатром, добавив: – По ночам!
– Какими словами?
– Давайте больше не будем мучить мальчика, коллеги! – предложил профессор Паничкин. – Надеюсь, далее мы сами разберемся!.. Завхоз Берегивода действительно был замечен в некотором странном поведении…
– Да-да, – согласилось большинство. – Отпустим и сами разберемся!
И Леонида отправили обратно в палату дожидаться решения высокой комиссии…
Он вновь лежал на пружинном матраце и думал о муках сознания, которому по-прежнему было тесно в физиологических рамках человеческого мозга. Еще его сознание немножко трусило своей старой знакомой Чигирь, уверенное, что та не забыла о Северцеве и обязательно еще нагадит директриса в мальчишескую судьбу.
– С завхозом мы, конечно, разберемся, – произнесла Будёна Матвеевна с металлом в голосе. – Но мне кажется, что этому… больному… нужно еще немного пожить под наблюдением в стационаре!
– На каких основаниях вы сделали такой вывод, уважаемая товарищ Чигирь? – удивился Паничкин. – Разве вы психиатр ?
Я – третий секретарь райкома партии! – напомнила Будёна Матвеевна, под столом потирая пальцы, отлично помнящие укус острых детских зубов. – А еще я председатель детского попечительского совета города! И у меня самой огромный воспитательный опыт!
– Да-да! Мы все должны чтить заслуги Будёны Матвеевны! – чересчур рьяно поддержал профессор Абрикосов.
– Поддержать что? – поинтересовался кто-то из независимых. – Какой диагноз?
Очкастой докторше уже не хотелось идти в гастроном за колбасой, так как за окном хлестал дождь, смешанный со снегом. А потому она мечтала поскорее оказаться дома, чтобы приласкать своего персидского кота, прозванного странным именем Шлема.
– Шизофрения, – произнесла очкастая устало.
– Неприкрытая! – командным голосом добавила Будёна.
– Может быть, может! – кивнул профессор Абрикосов.
