оставляя полковника и Хренина наедине с сумасшедшим.
Впрочем, лысый не долетел до полковничьей фигуры, рухнул возле ног Журова и принялся лизать обувь товарища начальника. Он долизал голубиные разводы и тоненько пропел:
– Ва-си-лий Кузь-ми-ич!..
А с той стороны решетки вопил Пожидаев.
– Зачем вы закрыли дверь! – он тряс пистолетом и просил: – Отойдите, я его застрелю!
– Отставить! – приказал полковник, испытав неподдельный ужас от прыжка сумасшедшего. Но он был офицером и умел сдерживать эмоции. – Я не Василь Кузьмич, я – Геннадий Фролович… И прекрати облизывать мои ботинки, скотина!
Полковник ткнул мыском ботинка лысого по зубам, отчего те должны были вылететь в полном составе, но не только все тридцать два остались на местах, а еще причинили Журову физическую боль, как будто он ногой по стене ударил.
Тем временем Хренин запустил в камеру Пожидаева, который целился дулом ПМ в лысый череп арестованного и просил:
– Позвольте, я стрельну!.. Позвольте!..
– Все назад! – скомандовал полковник.
Сам, кривясь от боли, отшатнулся к стене и, сжав кулак, вдруг оборотился в сторону Пожидаева, тыркнул им по жирной физиономии и зашипел гадюкой:
– Я тебе стрельну! Постреляли уже! Хватит!
И опять хотел было достать сиреневый нос старшины, но тот был начеку и ловко убрал физиономию из-под начальственного обстрела.
– Ва-си-лий Кузь-ми-ич!.. – вновь провыл лысый и, извиваясь всем телом, постарался придвинуться к полковнику. При этом глаза безухого источали безумную радость, а рот расплылся в улыбке.
Зубы у него, как у вурдалака, отметил Хренин, а Журов, теряя терпение, заорал:
– Я не Василь Кузьмич, а Геннадий Фролович Журов! А ты, преступная сволочь, расколешься, как пить дать, даже если в твоей башке две психушки!
Проорав сие, полковник коротко подумал, что лысый вовсе не преступник, что это он, Журов, его подставляет, но цель была столь благородна – спасение душ ментовских, – что в теле Журова не было ровным счетом никакого сожаления. Просто так ничего не бывает. Попался ему безухий, значит, таковая его судьба, таково предназначение – спасти ценой своей шкуры других людей. Еще полковник подумал, что как эти его мысли созвучны христианскому духу – жертвуя собою, спасать других!.. Здесь в его мозгу зашевелилось слово «добровольно», но Журов не понял, к чему оно сейчас. Улыбка лысого становилась все шире, а взгляд влюбленнее, и все это, и размышления философские, и облик лысого страдальца, окончательно укрепили полковника в верном служении Отечеству.
– Пиши протокол! – распорядился Журов, оборотившись к Хренину. – Писать умеешь?
– Умею, – буркнул старший сержант.
Полковник совсем пришел в себя, а потому, сев на корточки, приблизил свое лицо к морде подследственного, чем восхитил младшие чины.
– Ты, паря, подчинись судьбе! – ласково ворковал он. – Я тебе протекцию по зонам составлю…
– Ва-си-лий Кузь-ми-ич!.. – Безухий безуспешно пытался дотянуться до офицерских ботинок.
– Пусть Василь Кузьмич, – великодушно согласился Журов, вспомнил про боль в ноге и решил, что надо определиться: либо ботинки на размер больше иметь, либо ногти стричь. А то, как у футболиста, пальцы на правой ноге синие. – Пусть Василь Кузьмич, ладненько…
– Слизь-ки-ин, – подал голос лысый.
– Пиши, Хренин!
– Пишу…
И полковник принялся диктовать, мол, я, Слизькин, находясь в состоянии наркотического опьянения, оказал сопротивление сотрудникам милиции, завладел табельным оружием старшего сержанта Хренина и выстрелил в рядового Душко, ранив его в ногу.
– Записал?
– Так точно! – отозвался Хренин.
– Затем, – продолжил полковник, – вступив в преступный сговор с врачом «скорой помощи»… Как там ее? Пожидаев!
– Так это, – встрепенулся старшина. – Козявка… О, черт!.. Бове Александра… Отчества не помню… Не знаю… В оперативке есть…
– Потом впишем, – кивнул полковник, попав в ритм диктовки. – В сговор с Бове Александрой, которая помогла мне скрыться от заслуженного наказания… С моих слов записано верно, число, месяц, подпись!
– … Месяц, подпись… – закончил Хренин.
– Дай-ка! – попросил бумагу полковник, проглядел ее глазами и поинтересовался. – А почему без запятых?
– А зачем?
– Действительно…
Сам расставил знаки препинания и велел милиционерам снять наручники с лысого.
