— Так что не волнуйся, выздоравливай! Выглядишь молодца!..
Карапетян не теребил своих бакенбард, а беспардонно уставился на громадные ноги Синичкина, покоящиеся на двух кроватях.
Водителя Зубова, в прошлом Зубяна, не трогало ничего. Он стоял в дверях и грыз жареные тыквенные семечки, запуская в палату приятный запах.
— Дай погрызть! — попросил Синичкин.
— Так у меня с горсть всего осталось, — зажадничал Зубов.
— Ух, русская морда! — зашипел Погосян. — А ну, дай Синичкину погрызть!
Зубов шмыгнул многоярусным носом и было потянулся к карману, но в этот момент посетителей погнал вон младший медицинский персонал, так как время посещений закончилось, и милиционеры отправились на боевой пост, улыбнувшись своему коллеге ободряющими улыбками.
По пути в отделение они заспорили, сколько Синичкину осталось и где его провожать в последний путь. То ли в отделении гроб выставить для прощаний, то ли до дома дотащить, или попросту в больнице расстаться.
— Вот это ножищи! — протянул Карапетян. — Ляжки свинячьи!
— А у тебя морда псячья! — неожиданно разозлился майор. — Чтоб завтра же сбрил волосья с физиономии!
Выслушав это приказание, Карапетян лишь скривил полные губы, ибо про себя плевать хотел на начальника, а в частности, игнорировал посягательства на свою личную внешность. Карапетян любил свои бакенбарды.
Зубов управлял машиной, черпая левой рукой из кармана форменного плаща тыквенные семечки и лузгая их прямо на пол. Он думал о Василисе и о том, что сегодня она впервые приготовит ему долму…
В этот день у Синичкина взяли все необходимые анализы: кровь на биохимию, мочу, а еще отщипнули кусочек ткани от ляжки, прежде побрызгав на место заморозкой.
Анестезию делать было вовсе не обязательно, так как капитан ног не чувствовал, но врачи все-таки гуманисты и ковырять скальпелем по живому не считали возможным.
На ночь Володя Синичкин напился успокоительных таблеток и попросил вечернюю нянечку подоткнуть его всего одеялами, чтобы свет от ног не мешал спать остальным больным.
— Не будет ли тебе жарко, милок? — поинтересовалась сердобольная бабулька. — Топят у нас хорошо!
— А у меня ноги светятся! — неожиданно проговорил участковый. — Ночью зажигаются и светятся, как фонари.
Нянечка ничего не ответила на такое признание, а позже, вымывая в коридоре пол, думала о необыкновенной тяжести милицейской профессии, от которой мутятся мозги и пухнут ноги…
В полтретьего ночи конечности Вовы Синичкина вновь зажглись электрическим огнем. Милиционер почувствовал это — его разбудила как бы вспышка в голове — и широко открыл глаза. Одеяло хорошо закрывало его телеса, совсем как маскировочные шторы закрывали окна во время войны, и света видно не было.
Капитан полежал несколько минут недвижимым, а затем резко приподнял край ватного одеяла и засунул под него голову. Удалось разглядеть лишь часть ног, возле самого паха, так как пошевелить ногами Синичкин не мог и явственно понимал, что этой ночью ляжки опять раздались вширь. Но и того, что ему удалось увидеть, было достаточно для смятения. Из-под истонченной до стеклянной прозрачности кожи прямо в самые глаза Синичкина смотрели голубые глазки маленькой рыбки с бензиновым хвостиком, которым она плавно шевелила.
Она видит меня, — подумал капитан. — И чего ей надо?.. Как она попала внутрь меня, ведь я не ел экзотической рыбы, кроме как карьерных бычков…
Синичкин размышлял об этом, а рыбка продолжала смотреть на него чуть косым взглядом и изредка хватала миниатюрным ротиком кислород. Малютка как будто чего-то ждала, и Синичкин подумал, что она, вероятно, хочет есть, но как покормить ее, не знал. Впрочем, рыбка неожиданно махнула хвостиком, развернулась и медленно поплыла куда-то в глубь ляжек.
— Гасите свет! — шепнул Синичкин, и свет в ногах тотчас погас.
Измученный бытием капитан заснул в то же самое мгновение, и в эту ночь ему не снилось ровным счетом ничего.
А наутро в палате объявился профессор, попросил ассистента обмерить ляжки пациента и после нескольких прикидок на сей раз не удержался и присвистнул от души.
— Два метра в диаметре! — провозгласил генерал. — И это при том, что никаких болезней в вас, мой милый, не обнаружено!
— А как кровь? — обрадовался Синичкин.
— В идеальном порядке! — ответствовал профессор.
— А кусочек отковыряли от меня?
— Никаких следов злокачественных образований, — уверенно произнес ассистент, хотя в его душе не было спокойно, так как впервые он ошибся в своих предположениях.
— Я так рад! — волновался пациент. — Я так рад!.. А что же с моими ногами тогда?
— А вот этого мы как раз и не знаем! Мы вам сегодня третью кровать подставим, чтобы ножкам было удобно!
Профессор зашел к милиционеру с другой стороны и, чуть наклонясь, объявил ему, что в больницу сегодня приглашен представитель Книги рекордов Гиннесса, так как администрация считает, что в мире не зарегистрировано до сих пор таких толстых ляжек.
— Тем более что вы абсолютно здоровы!
— Будете знаменитостью! — добавил ассистент.
— Меня в Книгу?.. — растерялся Синичкин.
— Вас, вас! — подтвердил генерал.
— Вот так на-а! А может, меня лучше домой?
— К жене вернетесь героем! Понаблюдаем за вами недельку, а потом к жене!
— Не, я недельку не могу! — завертел головой Синичкин. — Мне преступление расследовать надо!
— Преступление подождет! — занервничал профессор и вновь покраснел правой щекой, тогда как левая оставалась бледной. — Будете лежать столько, сколько положено!
— Слушаюсь! — откозырял Синичкин.
А тем временем ассистент, глядевший с пристрастием на своего патрона, на его асимметричную красноту, был абсолютно уверен, что на этот раз он не ошибается и генерал скоро ляжет где-нибудь здесь же, парализованный слева.
Вечером и впрямь в госпиталь явился представитель Книги рекордов Гиннесса, и, когда с Синичкина стащили все одеяла, Жечка Жечков, болгарин по происхождению, не мог скрыть своего восхищения.
— Это потрясающе! — повторял представитель. — Таких ног моя Книга еще не знала! Это удача! Мы пришлем съемочную группу и покажем вашего героя на весь мир. CNN, NBC и все американские компании непременно приобретут этот сюжет!
Жечка Жечков ходил вокруг кроватей Синичкина и не переставал восторгаться.
— Вам, между прочим, за сюжеты прилично заплатят! — возвестил он, чем вызвал зависть милиционеров, соседей по палате.
— А у меня паховая грыжа! — обиженно буркнул лежащий у окна. — Здоровенная! Доктор говорит — слоновье яйцо! А разве у человека может быть слоновье яйцо? Может, и меня в Книгу? Сюжетик какой платный?..
Представитель Книги от таких слов слегка скис, но все же попросил больного показать свою грыжу и, осмотрев ее, лишь повел черной бровью.
— В нашей Книге уже есть человек, чье яйцо больше него самого! — ответствовал Жечка Жечков и потерял к грыжнику всякий интерес.
На прощание он искренне улыбнулся Синичкину и отбыл.
— Хочу видеть свою жену! — закапризничал капитан, чувствуя себя персоной значительной.
— Так ведь не положено! — возразил профессор, рассчитывающий и на упоминание своей фамилии в
