лоскуток и из дырочки в ноге вылупилась некая искорка, которая стала удаляться от места своего рождения зигзагами.
Вот дела! — отреагировал Илья и почему-то заволновался.
Чем дальше удалялась искорка, тем больше беспокоилась большая рыба.
В конце концов Илья махнул плоским хвостом и устремился вслед за искоркой.
Он догнал ее в два движения тела.
Это — рыба! — удивился татарин. — Крошечная рыбка, похожая на гуппи. У нее розовый хвостик… Сейчас она заметит меня, испугается и попытается удрать.
Но вместо того, чтобы проявить признаки хоть какого-то волнения от соседства с гигантской рыбой, крошечка гуппи, наоборот, резко остановилась и обернулась навстречу Илье, уставив свои малюсенькие, но такие красивые глаза в самую усатую морду татарина.
— Ой! — сказал татарин и взмахнул всеми плавниками, чтобы ненароком не налететь на рыбку. От этого получилось водное возмущение, и водоворотик закрутил крошечное тельце гуппи.
— Осторожнее! — сказала рыбка, и Илья узнал в ней Айзу.
— Айза? — спросил он рыбьим шепотом.
— Илья, — ответила рыбка.
Он чуть не умер на месте, а она поплыла прочь, гордая, едва взмахивающая розовым хвостиком.
— Айза! — закричал татарин во всю мощь, так что во всех окрестностях водоема шуганулись в разные стороны его обитатели, как будто в озеро бросили кусок динамита.
Рыбка вновь остановилась и зашевелила ротиком, словно что-то хотела сказать вслух, как человек.
— Что ты кричишь?
А у него сперло все в груди! У него глаза вылезали из орбит, так он был счастлив! От восторга он выпустил из жирных губ огромный пузырь, а из-под хвоста длинную никчемную веревочку.
Рыбка хмыкнула и отвернулась.
— Персики, — молвила она.
Ему надо было что-то сделать со своим волнением, а потому он рванул к поверхности, выпрыгнул целиком наружу, на мгновение приняв очертания человеческие, и вновь плюхнулся в воду, чуть не налетев на рыбку.
Она элегантно увернулась, а потом сказала:
— Ты лысый и страшный!
— А ты все такая же прекрасная! — с восхищением произнес Илья. — У тебя такие же красивые пятки. Они розовые!
— У меня нет пяток! — с улыбкой в голосе ответила Айза. — У меня хвост! У меня больше нет подмышек, которые ты любил, мой плоский живот с дырочкой пупка превратился в рыбкино брюшко, а глаза…
— Глаза все такие же! — перебил Илья. — Я так тебя долго ждал!
— Мой милый, — заласкалась рыбка и подплыла к самым губам сома, чиркнув по ним розовым хвостиком.
Что-то внутри живота Ильи зажглось, но он совсем не знал, что делать с этим пеклом, а потому рванул торпедой к противоположному берегу и так же молниеносно вернулся обратно. Во внутренностях стало немного прохладнее, и Илья заговорил быстро-быстро и не очень связно, как говорят все влюбленные, разочарованные несчастиями до самого дна, но одаренные в конце так не-ожиданно и так сполна, что ответная любовь делает их немножко сумасшедшими, не верящими до конца в свое счастье.
— Я любил тебя! — тараторил Илья, и его рыбьи слезы смешивались с глубинной водой водоема. — Я так любил тебя!.. А ты превратилась в дельфина!.. Меня убивали!.. Тебя не было целую вечность!.. Во мне все умерло до срока!.. Любовь моя, Айза!.. Я сошел с ума!.. Я — безумный старик!.. А ты все так же прекрасна!..
Он говорил, говорил, а Айза слушала колебания звуковой ниточки на его боку и тоже плакала.
— Я не превращалась в дельфина. Я захлебнулась и утонула.
— Ах! — воскликнул Илья. — Ты страдала!
— Нет. Я просто утонула…
А потом они поплыли вдоль берега и болтали о чем-то незначащем для окружающих, но таком важном для их любящих сердец.
— Пойдем жить ко мне! — предложил Илья. — У меня есть квартира.
— Я не могу стать человеком, как ты! — грустно усмехнулась Айза. — Я — рыба!
— Почему?
— Потому что я утонула.
— А и не надо! Разве нам здесь плохо? Мне нравится жить в этом карьере! Здесь тихо, и кашу каждый день приносят!
— А потом, — сказала Айза грустно, — превратись я в человека, я стала бы не той девчонкой, которую ты помнишь, а коротконогой старухой! Ты же старик!..
Илья ничего не ответил, припоминая почему-то запах Айзиных подмышек, ее сильные ноги, и вдруг сказал:
— У меня никого не было…
— И у меня…
— И тебя не было… Только запах твой и персик нетронутого тела…
— Ах, — ответила на это Айза и что-то съела на плаву, какую-то муравьиную личинку, упавшую в воду. — Ты мой дорогой!..
Они плавали и разговаривали всю ночь напролет, а потом еще день и еще ночь. Им было мало времени, им было бы мало всех времен, чтобы рассказать, поведать, как они любили друг друга вечность, разделенные смертью.
Илья плыл за Айзой и неустанно повторял ласковые слова:
— Любовь моя! Татарочка моя! Моя Айза!
Она в ответ виляла розовым хвостиком, приподнимая его слегка, так что был виден прозрачный животик.
А потом Илья случайно проглотил ее. То ли в восторге широко раскрыл рот, то ли внезапно образовалось какое-то течение, но крошечную рыбку засосало между толстых губ татарина в самый рыбий желудок…
— А-а-а… — простонал Илья. — А-а-а…
В его желудке полыхнуло огнем, а голову стянуло нестерпимым холодом. Сознание выключилось, в невозможности осознать произошедшее, он перевернулся брюхом вверх и стал опускаться ко дну, не в силах шевелить плавниками…
Он лежал на дне между камнями, пока мозг вновь не заработал и не сказал своему хозяину, что он попросту проглотил свою возлюбленную, а еще проще — съел любовь!
Тогда Илья вновь перевернулся, как подобает живой рыбе, весь напружинился и помчался со скоростью торпедного катера в сторону правого берега, где со всего ходу, со всей своей могучей силой, врезался в утонувший медный таз головой, так что глаза вылезли из орбит, а из морды пошла кровь.
Пошатываясь, большая рыба развернулась и отплыла на прежнее место, затем вновь набрала торпедную скорость и с удвоенной силой обрушилась головой на обагренную кровью посудину.
Илья хотел умереть немедленно, а потому неустанно повторял свои попытки в течение всего дня, сходя с ума от того, что его череп такой крепкий.
Обитатели водоема с интересом наблюдали за действиями большой рыбы, но принять какое-то участие в драме по причине ничтожности нервной организации не могли, а вследствие этого и помочь были не в состоянии.
Интересно наблюдать за чужой драмой, — думал Илья, ударяясь очередной раз головой о таз. — Приятно участвовать в чужих радостях!..
Потом он устал и опять спустился ко дну, на котором пролежал недвижимым сутки, пока вдруг не почувствовал в брюхе какое-то приятное жжение.
Так переваривается любовь, — подумал он. — Любовь превратится в дерьмовую веревочку, которая
